Читать книгу - "Адская Кухня - Джеффри Дивер"

Судья откинулся на спинку высокого черного кресла.

— Ходатайство об освобождении под залог отклоняется.

Он опустил молоточек, показывая, что дело закончено, и этот удар прозвучал громом выстрела.

— Нас обошли с фланга.

Луис Бейли и Пеллэм стояли на тротуаре перед зданием уголовного суда. Жаркий августовский воздух был наполнен странным запахом — горечью.

Адвокат рассеянно уставился на ноги. В темно-синем носке красовалась большая дыра, но зеленый выглядел почти совсем новым.

— Я должен был это предвидеть. Прокурорша обвела нас вокруг пальца. Она попросила отложить предварительное слушание, намекнув, что если я соглашусь, она не станет возражать против освобождения под залог.

Пеллэм угрюмо кивнул.

— Совершенно законный метод, в просторечии именуемый обманом.

— Да, понятно. А на самом деле Коупель просто выжидала, когда мальчишка умрет. Смерть маленького Торреса укрепила ее позиции.

«Вот они, наши служители закона, — подумал Пеллэм. — Да простит их господь!»

Он спросил:

— Вы не знали о том, что у Этти есть судимость?

— Нет. Она ни разу не обмолвилась об этом.

— Для меня это тоже стало громом среди ясного неба. Это здорово ухудшит ее положение?

— Ну, на суде обвинение все равно не сможет это использовать. Если только Этти сама не начнет давать показания, но я ей это не позволю. Однако, это…

— Неприятно, — пробормотал Пеллэм.

Бейли попытался было подобрать другое слово, но в конце концов повторил:

— Неприятно.

Не сговариваясь, оба обернулись и посмотрели на серо-черное здание уголовного суда. Их взгляды упали на серьезный разговор остролицего адвоката в темном костюме и его маленького, толстенького угрюмого клиента. Так случилось, что Пеллэм уставился на адвоката; Бейли задержал взгляд на человеке, чьи интересы тот представлял. Всего в трех кварталах отсюда начинался Чайнатаун. «Так вот чем объясняется этот запах, — подумал Пеллэм. — Прогорклое растительное масло.»

— Луис, я тревожусь по поводу Этти. Вы не могли бы добиться ее перевода в тюремный госпиталь?

— Никто не идет мне навстречу. И не пойдет до тех пор, пока не будет схвачен поджигатель.

Пеллэм похлопал по бумажнику.

— У меня нет связей в управлении исправительных учреждений. Если я и смогу что-нибудь сделать, все будет по старинке. Повторное ходатайство. Предоставление новых оснований.

— Вы сможете это осуществить?

— Не думаю, что дело выгорит, и все же попробовать надо.

Бейли не отрывал взгляда от большой стайки голубей, шумно суетящихся вокруг недоеденной булочки, которую бросил на асфальт прохожий.

— Говорите начистоту, — наконец сказал адвокат.

Пеллэм вопросительно поднял брови.

— Ситуация с залогом выбила вас из колеи, так? Вы очень расстроились.

— Я не хочу, чтобы Этти оставалась в тюрьме, — сказал Пеллэм.

— Я тоже не хочу, но это еще не конец света. — Помолчав, Бейли спросил: — А все-таки в чем дело?

— Что?

— Пеллэм, я спрашиваю, что вы тут делаете, — объяснил Бейли.

— Невиновный человек сидит в тюрьме.

— То же самое можно сказать приблизительно процентов про двадцать тех, кто находится там, — заметил Бейли, кивая в сторону центра предварительного содержания под стражей. — Это старо как мир. Почему вы вздумали разыгрывать из себя частного детектива, какая ваша корысть во всем этом?

Пеллэм окинул взглядом оживленную Центральную улицу. Суд, административные здания… Правосудие в работе. Почему-то Пеллэму пришел на ум муравейник. Наконец он сказал:

— Если Этти отправится за решетку, мой фильм окажется никому не нужен. Три месяца работы коту под хвост. И я потеряю на этом тысяч тридцать-сорок.

Адвокат кивнул. Пеллэм решил, что эти меркантильные интересы вряд ли придутся по душе Бейли, искушенному мастеру смазывать нужные шестеренки, но при этом искреннему другу Этти. Однако в настоящий момент Пеллэм намеревался ограничиться лишь этим.

Помолчав, Бейли сказал:

— Я начну работать над тем, чтобы добиться перевода в тюремную больницу. Не хотите заглянуть ко мне в контору?

— Не могу. Меня ждет еще одна встреча. Тоже по нашему делу.

— С кем же?

— С самым плохим человеком в Нью-Йорке.

Семь человек молча разглядывали его.

Футболки, запыленные табачным пеплом. Длинные волосы, темные от грязи и пота. Черные дужки под давно не стриженными ногтями. Пеллэму вспомнилось словечко из его юности, словечко, которое употреблялось для описания любителей черных кожаных курток в школе имени Уолта Уитмена в Симмонсе, штат Нью-Йорк: «кочегары».

На коленях у одного из парней сидела молоденькая девушка. У парня было вытянутое скуластое лицо и узловатые руки. Он похлопал девушку по упругой попке, и та, состроив гримасу, с сожалением соскочила на пол. Схватив сумочку, она быстро ускользнула прочь.

Пеллэм по очереди посмотрел на всех семерых, задерживая на каждом взгляд. Все семеро тоже продолжали таращиться на него, но только у одного из них — довольно щуплого, кучерявого, чем-то напоминающего обезьяну, — во взгляде светилось хоть что-то похожее на ум и рассудительность.

Пеллэм уже решил не притворяться и ничего не заказывать в баре. Он понимал, что существует только один способ добиться результата.

Он спросил парня с вытянутым лицом:

— Это ты Джимми Коркоран?

Парень мог бы ответить все что угодно, однако его вопрос явился для Пеллэма полной неожиданностью:

— Ты ирландец?

По правде говоря, в нем действительно текла ирландская кровь, со стороны отца. Но как Коркоран смог это определить? Пеллэм был уверен, что материнская сторона прослеживается в нем значительно сильнее: помесь рас, ведущая свою родословную — по крайней мере, так гласило семейное предание, — от Дикого Билли Хикока, знаменитого охотника и драчуна, ставшего впоследствии федеральным маршалом. Тут были намешаны и голландская, и английская кровь, а также кровь индейцев-арапахо и сиу.

— Есть немного, — подтвердил Пеллэм.

— Точно. Я сразу приметил.

— Я хочу поговорить с тобой.

На столе стояли семь грязных стаканов и лес высоких пивных бутылок, слишком густой, чтобы пересчитать.

Кивнув, Коркоран указал на пустой стол в углу зала.

Пеллэм взглянул на бармена, человека, обладавшего редкой способностью смотреть сразу на весь зал и при этом не замечать в нем никого конкретно.