Читать книгу - "Ведьмин вяз - Тана Френч"

– Вода.

– Черт. Я оставил стакан на подоконнике, а теперь там мама, и если я вернусь в дом, примется расспрашивать меня о каком-нибудь проходившем в Берлине интересном культурном мероприятии, о котором она вычитала в газете, был ли я там и что об этом думаю. Честное слово, я этого не вынесу. – Он глубоко вздохнул, словно его мучила жажда.

Последние несколько дней я ни о ком не думал так часто, как о Леоне с Сюзанной. В детстве дядюшки и тетушки – не Хьюго, он был другой, а Оливер, Мириам и Фил с Луизой – представлялись мне аморфным облаком из взрослых, которые время от времени нас кормили и которых мы, как правило, избегали, чтобы они не помешали нашим занятиям, и даже когда я вырос, толком не заморачивался навести на резкость и хорошенько их рассмотреть. Леон же с Сюзанной, по сути, мои брат с сестрой, и мы знали друг друга так же буднично и досконально, как собственные ладони. И в глубине моей души, вопреки всем доводам рассудка, теплилась надежда, что одно их присутствие соберет воедино рассыпавшиеся в труху обломки личности, ведь рядом с ними я не могу быть никем иным, только самим собой. Но одновременно я со страхом ждал этой встречи, нутро переворачивалось от ужаса при мысли, что они с первого же взгляда в мельчайших деталях разглядят за моими жалкими потугами истинный масштаб разрушений.

– Дай и мне, что ли. – Я протянул руку. Меня еще потряхивало от адреналина.

Леон покосился на меня, вскинул бровь:

– Ты разве куришь?

– Балуюсь иногда, – пожал я плечами.

Хотя к сигаретам прежде я не прикасался, покуривать начал месяц-другой назад, но признаваться в этом не собирался, чтобы Леон не счел мою просьбу доказательством трагической тяги к саморазрушению, дело-то было совершенно в другом. Из-за травмы мозга у меня странным образом изменилось обоняние, я чуял какие-то невероятные запахи (от макарон из микроволновки воняло хлоркой, от штор, когда я задергивал их на ночь, вдруг потянуло отцовским одеколоном), а поскольку нас вечно предупреждают о вреде табака и пугают, что, в частности, курение притупляет обоняние, я и решил: попробую. Мелиссе я пока не говорил, что курю, но на террасе мне ничего не угрожало – вряд ли она оставит Хьюго и отправится меня искать.

Леон протянул мне сигарету и зажигалку. Из нас троих он переменился сильнее всего. В детстве он был озорным, веселым, непоседливым, но к средней школе от этого не осталось и следа. Мы учились в разных классах, но я знал, что дети над ним издеваются, и этого следовало ожидать: Леон был хилый, малорослый, тихий, с подозрительно тонкими чертами лица; я помогал ему, чем мог, но всякий раз, как мы сталкивались в коридорах, он спешил прочь, вжав голову в плечи, и явно думал о чем-то своем. Он и сейчас на пару дюймов ниже меня ростом, по-прежнему хрупкий, как эльф, и темная челка все так же небрежно спадает ему на глаз – хотя теперь на эту небрежность явно уходит битый час и тонна воска для укладки, – но мне никак не удавалось совместить собственные воспоминания с этим худощавым парнем, который, прислонясь к стене, покачивал ногой и в целом выглядел так круто, что в его присутствии поневоле казалось, будто ты сам всю жизнь старательно упражнялся в том, чтобы пустить все псу под хвост.

– Спасибо. – Я вернул ему зажигалку.

Леон расслабился и наконец спокойно смотрел на меня, я сделал усилие, чтобы не отвернуться.

– Извини, что я редко звонил, – бросил он. – Когда ты лежал в больнице.

– Да нормально. Ты же писал.

– Твоя мама сказала, что тебе нужна тишина и покой, просила тебя не доставать, ну и… – Он дернул плечом. – В общем, меня это не оправдывает, конечно. Надо было чаще звонить. Или навестить тебя.

– Ой, нет. Только не это. – Я не мог понять, то ли мой голос звучит непринужденно, то ли я переигрываю. – Мне хотелось целыми днями валяться в пижаме и отдыхать. Смотреть всякую хрень по телику. Понимаешь? Какие уж тут гости.

– Все равно извини.

– Ну вот и увиделись, – ответил я и переменил тему: – Ты останешься ночевать?

– Только этого не хватало. Нет, я к родителям. Увы. – Он сунул зажигалку в карман. – Я бы, конечно, лучше пожил у Хьюго, но меня ведь тут же запрягут за ним ухаживать, и в качестве официальной сиделки я вообще не смогу никуда отлучиться, потому что если Хьюго, пока меня нет, почувствует себя хуже и умрет, виноват во всем буду только я и никто другой, нет уж, спасибо. Я его люблю, мне нравится с ним общаться, пока есть такая возможность, я не прочь пожить у него пару недель, если ему потребуется помощь, но брать на себя серьезные долгосрочные обязательства не готов. У меня работа, – Леон работал на безумно модном инди-лейбле, – у меня отношения, у меня жизнь, наконец. И я не могу от всего этого отказаться.

Его слова неприятно меня резанули – я тоже не метил в официальные сиделки, – но Леон всегда был склонен драматизировать, к тому же, судя по всему, его основательно допекли.

– Достали? – спросил я.

Он закатил глаза.

– Даже говорить не хочу. Наседают на меня каждый божий день, как два копа на допросе. Сперва звонит мама, распинается, что бедный Хьюго доживает последние дни в одиночестве. Потом вступают скрипки: звонит папа и разражается пафосной речью, дескать, Хьюго всегда был к тебе добр, почему бы не отплатить ему тем же, после чего очередь мамы: сынок, мы в тебя верим, ты справишься, это же ненадолго, ну а дальше я даже не знаю, до чего бы они договорились, потому что перестал брать трубку. Надеюсь, хоть теперь отвяжутся, раз уж я приехал, а может, наоборот, решат поднажать, рассчитывая довести меня до белого каления, а тогда я перееду как миленький, лишь бы от них избавиться. А вот хрен.

Леон был чуть пьян, но не настолько, чтобы кто-то это заметил.

– Я у него поживу, – сказал я.

Он высоко вскинул брови.

– Ты? – спросил он с таким недоверием, точно я был шимпанзе, которому доверили запустить ракету. Меня это взбесило.

– Да, я. А что?

Леон откинул голову на стену и расхохотался.

– Боже мой, – выдавил он. – Какая прелесть. С удовольствием на это погляжу.

– Что смешного-то?

– Наш Тоби, ангел милосердия, жертвует собой ради тех, кто нуждается в помощи…

– Всего пару недель. В сиделки я тоже не нанимался. – Смех осекся, Леон хмыкнул сухо, и я спросил: – Что?

– Вот сюрприз так сюрприз.

– Да чего ты ко мне привязался? Сам же сказал, ты не переедешь к Хьюго ни за что на свете…

– Потому что для меня в этом случае обратного пути не будет. А вот ты спокойно свалишь, как только тебе надоест…

Меня мутило от сигареты, выпитых коктейлей и всего этого окрашенного лихорадкой дня, ругаться с Леоном совершенно не хотелось.

– Я же не виноват, что тебе не хватает… не хватает… – я пытался вспомнить слово cojones^[8], – яиц возразить предкам…