Читать книгу - "Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская"

– Их до города две должно быть, – сказал сантехник, – а первую мы проехали, когда еще дорога от Читы вся в колдобинах шла. Я видел.

– Бы-было бы хо-хорошо – Парень шел перед замыкающим цепочку Алексеем. Шарф он повязал поверх капюшона.

Справа от дороги нарастали горбы сугробов.

– Найдем, – храбрился Леонид. – Заправляться там никому не посоветую, водой или чем другим разбавляют, но нам не до бензину сейчас – к людям бы выйти, помощь вызвать.

Казалось, что мост, в направлении которого они шли, не увеличивался, а уменьшался. Десять шагов пешком там, где хватило бы четырех на лыжах. Ледяной ветер проникал в малейший зазор между одеждой и телом.

«Холодный ветер продувал его до костей, он весь продрог и от него, и от этих слов»[44].

Алексей рассасывал шоколад. В его рюкзаке хранилось еще с десяток сладких плиток, а также – отварное мясо, сахар, черный чай, жгут, бинт, йод, антисептики, большие ножницы, зажигалка, два спичечных коробка (каждую спичку он залил воском, а сами коробки обернул в полиэтилен), брикеты сухого горючего, моток веревки и кое-что еще.

Несмотря на холод, Алексею удалось поспать прошедшей ночью. Немного, но поспать. Или сбежать в воспоминания, очень похожие на сновидения. Завывание ветра, всхлипы и хруст веток под телами как-то незаметно отдалились, провалились в параллельную реальность.

Он оказался в помещении, стены и пол которого были выложены плиткой.

Она лежала в ванне. Комната казалась воспаленной: красная вода, карминовый кафель, алый рот на запястье. Алексей вдыхал тяжелый запах утекших вместе с кровью надежд. Ее последний упрек чувствовался во всем. В падающих на пол каплях, в скупости мертвого взгляда, в изгибе локтя, свешенного через край ванны в некоем небрежном изяществе.

Он – во сне, в воспоминаниях, в прошлом – медленно приблизился к ванне и закрыл кран.

«Почему?» – спросил он у жены.

Она не могла ответить. Но ответ лежал на стиральной машине. Газетные вырезки и небольшая записная книжка с цитатами и агонией мыслей.

Он разворошил светло-серые – с неровными от торопливых ножниц краями – прямоугольники, воскрешая заголовки и целые фразы лишь по первым словам: «Убиты, но не дорогой: в перевернувшемся на дачной дороге мини-вэне найдено четыре растерзанных трупа». «На заднем сиденье автомобиля патрульный обнаружил голову не справившегося с управлением водителя. Смертельным стало не столкновение – голову отпилили». «Автокатастрофа для стервятника…»

Убийствами полнился и блокнот – его дневник, его единственный собеседник, с которым он мог поделиться той вязкой возбужденностью, которой его наполняла чужая боль.

Она нашла его тайник.

Она поняла.

Она решила принять ванну.

Он сел на мокрый пол (шорты и трусы тут же пропитались розовой водой) и взял ее за руку Холодная. Словно к раскрывшейся ране припали губы древнего существа, выпили до дна, а после наполнили тело кристаллами стылого дыхания.

«Зачем? – сказал он. – Это тебя не касалось».

Он попытался встать, но поскользнулся и рухнул в другое воспоминание…

* * *

Фура не остановилась. Сползла с моста и пронеслась мимо, окутанная снегом и равнодушием. Равнодушие – именно это спасло водителю жизнь.

– Он же видел! Он нас видел! – кричала Ольга, жена Леонида.

– Видел, – кивнул Алексей.

Он смахнул, почти не чувствуя прикосновений, липнувший к лицу снег.

– Идем. Не стоит останавливаться.

– Сука! Гад! – без намека на заикание швырнул вслед фуре орнитолог. Ругательства не пролетели и пары метров.

Леонид понуро молчал, держа на руках сына. Лицо девятилетнего мальчика, казалось, вмерзло в плечо отца.

«Если же ваша милость желает сократить путь и как можно скорее выйти на путь спасения, то следуйте за мною: я научу вас быть странствующим рыцарем»[45].

Снова разыгралась метель, но ветер хотя бы дул в спину.

«Когда буду возвращаться, все изменится».

Полоса трассы поднималась на мост, ненадежный и заброшенный с виду. Во все стороны белой картой лежала тайга, на которой кто-то случайно оставил черную закорючку.

Снег сыпал, вился, закручивался. Чистая мука летела от сосны к сосне, шелестела, старалась поглотить. Буран пожирал трассу и подходы к ней: заметал следы, на каждый поваленный ствол громоздил другой, такой же толщины, из снега и злости.

Шли с трудом, высоко поднимая ноги. Тяжелей всего приходилось Ольге – словно вот-вот упадет, нырнет в снег, чтобы отдаться истерике и страху. А следом повалятся все остальные, выкрикивая безумные проклятия.

«Мосты разрушены, и мы переезжаем реку вброд. Величавая луна лежит на волнах»[46].

Идущий последним Алексей просунул руку под куртку и взялся за рукоятку ножа, торчащего за поясом.

«Пора».

Он метил в шею орнитолога и, несмотря на шар-капюшон, удар достиг цели. Острие ножа проткнуло ткань, кожу, мышцы, щитовидку и клинышком вышло под кадыком, в нескольких сантиметрах от руки Алексея, зажавшей рот парня.

Орнитолог словно подавился, кашляющий звук прорвался сквозь перчатку и крик ветра. Алексей убрал руку выдернул нож и позволил парню упасть.

Его охватил знакомый азарт.

В несколько шагов он нагнал сломленную тайгой семью и оставил чужие мечты о спасении в красном снегу. Растерзанные и остывающие.

Какое-то время Алексей стоял лицом к мосту, уже близкому, приглашавшему взглянуть на мир с той стороны, а потом развернулся и, пряча лицо от снежного ветра, пошел назад.

* * *

Они сидели у сосны. Плечом к плечу, как и в автобусе до аварии, которая случилась по вине небольшого устройства, которое Алексей швырнул в лес, когда возвращался от моста.

Магазины игрушек… Он любил их не меньше, чем дети. Подолгу изучал потенциальные машины-убийцы, вертел в руках, поглаживал, выбирал лучшую. Словно удостаивал высшей чести – стать радиовзрывателем.

Смерть, маскирующаяся под усталость. Залепленные снегом лица. Алексей протянул руку и стряхнул холодные маски; одна старуха по-прежнему не желала смотреть на своего душегуба – снег остался на глазах круглыми блямбами, напоминающими сварочные очки. Алексей невольно улыбнулся.

С бабулями вышло легко. Эти проглотили на двоих столько снотворного, что, возможно, не проснулись бы и без его, Алексея, помощи. Но с тиопентал-натрием получилось наверняка. Перед тем как в очередной раз погрузиться в зыбкие сновидения, Алексей разделил между старушками желто-зеленое содержимое шприца. В Америке так отправляли на тот свет приговоренных к смертной казни – передозировка тиопентал-натрия год назад заменила трехкомпонентную смесь.

«Не каждая ночь кончается с рассветом» 1.

1 Станислав Ежи Лец. Непричесанные мысли.

Тайга пыталась замести тела, возможно, укрыть от глаз живых, чтобы те оставались в неведении, вдалеке от жуткой истины – путь не закончен, у мертвых свои дороги. Бабули словно сидели в детском бассейне, который наполнили матово-белой крупой. Обсуждали последние новости: голова к голове, мысль к мысли.

Живые избавили себя от компании мертвых.

Алексей посмотрел на автобус. Тайга имела на него схожие планы. С подветренной стороны, скрытой от взгляда парня, ползла мучительно-медленная снежная волна. Торчащие из днища «пазика» колеса напоминали лапки погибшего в огне насекомого. Пытливые следователи после дотошных поисков, разумеется, найдут фрагменты другого устройства – с крупицами алюминиевой пудры и аммиачной селитры, – которое приняло дистанционный сигнал и стало причиной крушения автобуса… найдут, если оставить им такую подсказку… Алексей еще не решил, как поступит.

Сейчас его интересовали люди в ненадежном укрытии из металла, веток и тряпок. Особенно пассажир с блокнотом и ручкой.

Несмотря на хорошую физическую подготовку и верный нож, Алексей не хотел рисковать. В автобусе оставались восемь человек: старый профессор, тюзовский бугай, очкарик-физрук, бабуля с внучкой, сестра погибшего мужчины, деревенский разводчик лошадей и женщина с мраморной шеей. Пожалуй, ей он тоже уделит повышенное внимание…

«…никто не придет тебе на помощь в беде, ибо только идиот торопится спасать других»[47].

Разжевывая полосы отварной телятины, Алексей ждал. Ветер выл, ветер звал, ветер пел колыбельные.

Через полчаса или час внутри автобуса заскрипели поручни, люк из веток пошевелился, словно человек под ним примерялся к весу нападавшего снега, и завалился в сторону.

Алексей прикончил бугая, как только тот спрыгнул в сугроб справа от так и не реанимированной печурки. Вскрыл мужчине горло. Смертельная рана исторгла булькающий поток, со свистом вышел воздух. Кровь словно ошпаривала, истязала тайгу-злодейку – от нее змеился пар. Глаза актера читинского ТЮЗа нашли лицо Алексея, укутанное в шарф орнитолога, – в них тлело недоумение.

Потом руки, тщетно пытавшиеся скрепить края раны, отпустили шею, упали. Взгляд потух, оставив в глазах лишь стекло необратимости. Тело бугая последний раз дернулось, будто его покидал огромный