Читать книгу - "Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская"

вверх по улице, не обращая внимания на грязные, мутные потоки, которые заполняли ее, стекая из ржавых водосточных труб. Дождь, ливший большую часть дня, сейчас прекратился, но вода все еще струилась по наклонным улицам Йозефова[28]. Буро-желтые ее ручьи временами собирались в настоящие реки, бурные и глубокие, перекрывавшие узкие улочки от края до края.

– Куда мы идем? – спросила Ангелика у шагавшего рядом Шафранека. Зеленые очки его блеснули в тонком луче света, упавшем из щели в ставнях.

– Поиски стоит начать с Батальона, – сказал он. – И нет лучше места для встречи с Батальоном, чем салон Лойзичек.

Ангелика невольно вздрогнула. Батальоном называли объединение пражских нищих и отверженных, немалая часть которых обреталась в гетто. Батальоном их называли из-за строгой дисциплины и организации, которая обеспечивала существование ее членов, но требовала от них напряженного труда на общее благо. Все добытое собиралось в единый общак, из которого уже распределялось каждому отдельному члену. Респектабельные пражане боялись Батальона из-за его броской, выпяченной маргинальности, порождая множество слухов один мрачнее другого. Между тем Батальон не был организацией, целиком состоящей из еврейского криминалитета. По большей части его составляла обычная беднота: уличные проститутки, попрошайки, калеки и кликуши, погорельцы и бродяги.

– Вы думаете, это Батальон… – Ангелика не решилась договорить. Ей казалось, что из темных закоулков, из слепых провалов окон сейчас ее сверлят десятки злых, пронзительных взглядов.

– Нет, – мотнул головой Шафранек. – Но у Батальона в городе много глаз и ушей. Всегда есть те, кто что-то видел или знает.

– Почему не Батальон? – спросила женщина, немного удивленная таким ответом. Шафранек улыбнулся:

– Будь это Батальон, мы бы не пошли с вами. Но ведь вы принесли Золотой Знак.

Знак! Странная руна, которую Ангелика по совету троюродной сестры тщательно срисовала в блокнот. В этом примитивном символе ощущалась некая скрытая, пугающая суть. Женщина посмотрела на идущего впереди Атанасиуса. Все же как странно он движется! У него такая походка – походка человека, который вот-вот упадет. Однако он перемещается с ритмичным спокойствием, лишенным всякого лишнего движения…

– Что же это за знак? – спросила она осторожно, сама опасаясь своего любопытства.

– Это символ старинного договора, – ответил Нафталий охотно. – Договора между евреями Праги и древними силами. Теми, что уже многие столетия спят под Петриновым Холмом. Знаете ли вы, что первые евреи поселились в этих местах раньше славян? Люди закона, они не поклонились силам здешних мест, чем, предсказуемо, вызвали их гнев. Тогда раввины, прибегнув к таинствам каббалы, сумели защитить свою паству от нападок тьмы. Но сила древних велика, и абсолютной защиты не может дать даже самое могучее колдовство. И потому, по легенде, был заключен особый пакт, который принуждал силу этой земли, буде она совершит нападение, оставлять по своему деянию особый знак. Знак, по которому ее можно опознать.

Он замолчал, опустил руку в карман и достал оттуда коробочку с нюхательным табаком. Отправил понюшку себе в ноздрю и, глубоко вдохнув, громко и со вкусом чихнул. Женщина ожидала продолжения, но Шафранек молчал. Дома вокруг, уродливые и кривые, провожали одиноких путников тяжелыми, пустыми взглядами. Выстроенные без всякой общей системы, они выглядели как толпа разномастных оборванцев, от холода тесно жмущихся друг к другу. Петушья улица, по которой двигалась тройка, извивалась между ними, словно запертый в ущелье ручеек. Постройки же нависали над ней ржавыми карнизами, выступали неровными углами, щерились беззубыми ртами дверных проемов. Вот один дом врос в другой, заброшенный и наполовину разрушенный. Остатки его стен нахлестывались на коробку новостроя, как старые лохмотья, а еще сохранившаяся часть слепо пялилась пустыми провалами окон. Ночная темнота, напитанная испарениями дождевой влаги, укутывала Йозефов, словно тяжелый промокший плащ. Ни единой души не было на Петушьей улице.

И все же время в дороге прошло на удивление незаметно. Казалось, только затихли последние слова Шафранека, и воцарилась тягостная тишина, как, сделав очередной поворот, улица вывела их к небольшому кабачку. Мутные окна его закрывали красные занавески, сквозь которые доносились нестройные людские голоса и дребезжащая, неровная музыка. На большом куске выцветшего картона было грубо начертано: «САЛОН ЛОЙЗИЧЕК. Севодни большой Канцерт».

Они вошли внутрь. Помещение, словно густым туманом, затянутое табачным дымом, было заполнено народом. Вдоль стен стояли длинные лавки, занятые самым разным сбродом: грязными, оборванными проститутками, их сутенерами в фуражках с ломаными козырьками, сутулыми, сухопарыми приказчиками с красными от плохого бритья шеями… Газовые рожки испускали неясный, мигающий свет, едва способный пробиться сквозь дым. На высокой эстраде, огороженной перилами, толпилась публика классом повыше. Тут мелькали черные фраки, белые манжеты, мутно отблескивали аксельбанты на офицерском мундире. Приземистые, липкие столы были сдвинуты к дальней стене. Хозяин, рыхлый толстяк с блестящей от жира лысиной и обвисшими щеками, тут же подобрался к ним.

– Почтенные гости, милости прошу, – проскрипел он.

Рубашка его была расстегнута до живота, а на голой шее болтались узкий засаленный галстук и бечева с нанизанными на нее свиными зубами. Проведя их к одному из столов, он услужливо отодвинул стул для Ангелики. Усевшись, она с брезгливым отвращением старалась не касаться руками стола. Прямо в столешнице перед ней было сделано углубление, а рядом торчал гвоздь, на котором цепочкой крепилась потемневшая оловянная ложка. Шафранек, перед которым была точно такая же композиция, пояснил:

– Батальону даровано право один раз в сутки получать здесь бесплатно тарелку супа. Ежедневно в двенадцать часов кельнерша с большим жестяным насосом проходит по залу, наполняя углубления, заменяющие тарелки, – и тем же насосом может откачать суп, если претендент не докажет своей принадлежности к Батальону.

– Он здесь.

Голос заставляет Ангелику вздрогнуть. Нет, в нем нет ничего неприятного или пугающего. Напротив, он ровный и мягкий, даже с какой-то внутренней теплотой. Но сам факт оказывается для нее полной неожиданностью. То, что Атанасиус говорит, кажется удивительным. Даже невозможным. Шафранек подбирается, вытягивает шею, пробегая по залу взглядом из-под зеленых стекол.

– Где?

– Справа от эстрады. Танцует с рыжеволосой. Запустил руку ей под передник.

Оказывается, лицо Атанасиуса обладало некоторой эластичностью. Но все же в нем не было обычной мимики, которая возникает у людей при разговоре. Шевелились только губы, остальное же оставалось неподвижным.

Шафранек кивнул, затем достал из кармана монету и, коротко свистнув, бросил ее парню. Тот, босоногий, в рваных брюках и серой в пятнах соли и жира рубахе, с удивительной ловкостью поймал подачку, молнией выпростав руку из-под передника партнерши. Шафранек перехватил его взгляд, кивнул. Через некоторое время, когда в музыке наступает ритмическая пауза, босяк оказался за их столом.

– Шолом, глубокоуважаемый пан кукловод, – развязно произнес он, развалясь на стуле.

Хозяин с гневным выражением лица тут же вырос у него за спиной, но, встретив успокаивающий взгляд Шафранека, отступил.

– Как тебя зовут? – спросил Нафталий, сцепив руки в замок и упершись локтями в столешницу.

– Яромир, пан кукловод.

Шафранек неспешно достал свою коробочку с табаком и тщательно набил обе ноздри. Чихнув, он вернулся к собеседнику, нетерпеливо ерзающему на стуле:

– Сдается мне, Яромир, ты знаешь кое-что о девочке, Анежке Черновой, что пропала два дня тому.

Яромир прищурился, играя желваками на торчащих скулах.

– А если таки нет? – проговорил он, явно набивая себе цену.

Шафранека это лицедейство оставило равнодушным.

– Батальон велик, Яромир, и на тебе не заканчивается, – без всяких эмоций в голосе произнес он. Босяк поморщился.

– Пан кукловод делает мне больно своим безразличием к молодой судьбе моей.

– До твоей судьбы мне дела нет, – согласился Шафранек. – А до пропавшей Анежки – есть, и большое.

Кажется, прелюдия закончилась. Яромир подался вперед – так, чтобы максимально приблизить голову к голове Шафранека.

– Всего пару часов тому видел карету на Старосинагогальной улице. Кучер шибко спешил. Так спешил, что смекнул я в переулке спрятаться, чтобы на дороге он не хлестнул меня кнутом или не переехал колесами. Спрятавшись, увидел я, когда карета мимо пронеслась, что из окна выпало что-то белое. Ну, как уехали, я обратно на дорогу вернулся. Поднял. Платок оказался. С кружевом и вышитым вензелем «АЧ». Не о том ли хотел знать пан кукловод?

– Где платок? – спросил молчавший до того Атанасиус.

Яромир бросил на него недоверчивый взгляд, вопросительно глянув на Шафранека. Тот кивнул.

– Я не взял.