Читать книгу - "Возраст гусеницы - Татьяна Русуберг"

Одним движением я стер написанное и уставился на свое отражение в зеркале. Если мои родные брат и сестра — монстры, от которых надо бежать на край света, то кто тогда я? Ведь в моих жилах течет та же кровь. Почему мама не боялась, что зло, которое было в них, пробудится во мне? Может, оно просто спит внутри, вот тут, за клеткой выпирающих под кожей ребер, и ждет своего часа, чтобы вырваться наружу? Стать моим языком, моими глазами, моими руками. Уничтожать взглядом, словом, кулаками, ножом, молотком, пулей…

Что, если они убили кого-то? Лаура и Мартин. Сколько мне было, когда мы приехали на Фанё? Я помню, как пошел здесь в школу. В нулевой класс. А что до этого?

Я прижался пылающим лбом к прохладному зеркалу. Не помню. Ни хрена я не помню. Ну, допустим, мы переехали, когда мне было лет пять-шесть. Мартину тогда не могло быть больше десяти, а Лауре — двенадцати. Способны ли дети в таком возрасте на убийство? Хм, интернет говорит, что да. Я проверил. Сидел на физике и гуглил «дети-убийцы». Докатился. Особенно тщательно искал результаты по Дании. И просто офигел.

В нашей маленькой стране ежегодно примерно два убийства совершаются несовершеннолетними. За последние пятьдесят три года двадцать пять убийств. В одиннадцати случаях жертвами тоже были дети. В остальных — родители, братья, знакомые или совсем незнакомые люди. Большинство преступлений совершили мальчики. Жаль, но, кроме статистики и очень кратких описаний, никакой конкретной информации по убийствам не было, не говоря уж об именах преступников или потерпевших.

Капец. Мне просто в голову не приходило, из-за чего еще мама могла отказаться от брата и сестры. И бояться их. Даже спустя столько лет.

С другой стороны, Руфь ведь сказала, что Лаура и Мартин воспитывались в приемной семье. Разве их бы отдали в семью, если бы они грохнули кого-то? Конечно, за решетку их не могли посадить по малолетству, но убийство — это ведь не кража конфет из магазина. Есть же какие-то заведения для малолетних правонарушителей, особенно социально опасных. Нет, тут что-то не то. Лаура эта вроде живет нормальной жизнью: вышла замуж, родила ребенка. Разве она могла бы, если бы была убийцей? Хотя что за бред! Да у многих серийных маньяков были семьи, дети, работа. К тому же случилось все уже больше двенадцати лет назад — что бы там ни произошло.

Я отлепил лоб от зеркала и снова вперился взглядом в свое отражение. Капли конденсата стекали по нему, будто зеркальный я плакал, хотя мои глаза оставались сухими.

— Кто ты? — почти беззвучно произнес я.

Губы отражения повторили мой вопрос.

Возможно, где-то глубоко внутри я всегда это чувствовал. Пустоту. Я пытался заполнить ее чем попало, тупо копируя других. Привычки, модные словечки, увлечения, шмотки, цвет волос, фильмы, шоу по телику, комиксы — всю ту фигню, которую выносил на мой берег информационный поток. Я напоминал прозрачный елочный шарик с блестящей мишурой внутри.

Вытащи ее, и что останется? Пустота. Воздух в пластмассовой оболочке. Пуф-ф…

Наверное, окружающие это чувствовали. Поэтому все мои попытки соответствовать, не отставать, походить на других, быть, как все, были полным провалом. Меня отторгали, как ненужную в слаженно работающем механизме деталь. Я думал, это из-за мамы и ее воспитания. Из-за того, что у меня нет смартфона и аккаунта в «Снапчате» или «ТикТоке». Из-за того, что не хожу в пятничный бар [13]и на тусы с выпивкой. Из-за того, что живу на острове. Но все было гораздо сложнее.

Я оказался фальшивкой. Подменышем. Големом, слепленным из лжи — без прошлого, без истории, без собственного «я».

Лицо в зеркале было краденым. Моя жизнь шла взаймы, и казалось, вот-вот кто-то подойдет сзади, хлопнет тяжело по плечу и потребует отдать должок. Проблема была в том, что я не помнил своего преступления.

— Кто ты?! — заорал я, и отражение скорчило гримасу, зашлось в беззвучном смехе. Кто из нас теперь был копией?

Я размахнулся и со всей дури врезал по наглой хохочущей роже кулаком. Зеркало треснуло с глухим звуком. В раковину посыпались осколки, закапала темная кровь, множась в отражениях. Я вытащил из кожи между костяшками острый кусочек стекла. Поднял взгляд на зеркало. Вот теперь я выглядел правильно. Расколотый на фрагменты. Искривленный и искаженный. С черной дырой в центре. Как подобранный кем-то камешек — куриный бог.

9

Я на автомате ходил на занятия. Так было проще. Лишь бы Шеф Клаус от меня отстал. Один раз меня вызвали на беседу к Марианне, консультанту по образованию, — как и обещал коп.

На ковер к ней попадали отпетые прогульщики и обладатели длинных хвостов. Как выяснилось, я был кандидатом сразу в обе категории.

— Я, конечно, понимаю… — Марианна сверилась с лежащими перед ней бумагами, — Ноа, у тебя сложная семейная ситуация. — Она повела длинным и тонким, как у муравьеда, носом и сложила пальцы домиком, так что ярко-алые ногти стукнули друг о друга. — Но нельзя же на себе крест ставить. Нужно как-то собраться. Ты ведь в университет собираешься, а с такой посещаемостью — только в сантехники. Да еще полиция тобой интересуется… — Ее взгляд скользнул по моим залепленным пластырем костяшкам.

— У меня ее нет. — Я смотрел Марианне прямо в ее голубые кукольные глаза с неестественно черными ресницами, и мне было настолько плевать на ее нотации, что хотелось ржать в голос. Но я сдерживался.

— Чего нет? — растерялась Волчица.

— Семейной ситуации.

Она замерла на мгновение, отвела взгляд. Потом отпила воды из стоящего перед нею стакана, откашлялась.

— К-хм, ну да. Мы тебе, конечно, поможем, поддержим. Можем ментора к тебе прикрепить. А еще…

— Нет, спасибо. — Я продолжал сверлить ее взглядом. — Сам справлюсь.

Волчица неуютно поежилась, опустила глаза в свои бумажки. Алые ногти выбили по ним тревожную дробь.

— А вообще ты подумай. Может, тебе академотпуск взять? На время. В себя прийти. Отдохнуть. Скажем, к психологу походить? — Она вскинула на меня свои целлулоидные гляделки, ожидая ответа.

Я почувствовал, как на лицо выползает улыбка, такая же кривая, как разбитое зеркало.

— Вы считаете, мне нужен психолог?

Марианна вздохнула, нахмурила выщипанные брови.

— Я считаю, ты в кризисе. С которым тебе может быть очень сложно, как ты выразился, справиться самому. И то, что ты отказываешься от помощи, только это подтверждает.

Моя улыбка потухла. Я щелкнул суставами пальцев на неповрежденной руке. Дурацкая привычка — часто