Читать книгу - "Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская"

в голове), я поначалу мало что смог рассмотреть. Темно. Во тьме проступали смутные очертания, позволившие понять, что нахожусь я в небольшом помещении или узкой, похожей на пенал комнате. И что я тут не один – рядом со мной, на расстоянии вытянутой руки сидел спиной к стене, понурив плешивую голову и вытянув длинные палки-ноги, Штырь. Напротив нас, в трех метрах – другая стена, по правую руку – третья, а в углу стоит стол или, может быть, верстак, а под ним валяется что-то округлое, черное, смахивающее на бублик размером с большую собаку.

Шина. То есть мы в гараже. Пошевелив конечностями, я понял, что связан. Присмотревшись, убедился, что и Штырь ничуть не в лучшем положении – руки, как и у меня, за спиной, ноги перехвачены веревкой в щиколотках.

Слева раздался металлический лязг, скрип, пахнуло свежим воздухом, и на мгновение комнату залил белый, слепящий свет. Штырь хрипло закашлялся, а я отвернулся, почувствовав, что еще секунда – и глаза лопнут. Конечно, ничего подобного не случилось. Послышалось шарканье, замелькали, разбивая потоки яркой белизны, тени, и, хотя за лобной костью у меня все еще плясали искры, зрачки смогли сфокусироваться. Передо мной и Штырем стоял, возвышаясь над нами в полный рост, Губер.

– Как видите, господа, мы весьма вовремя. Наши дорогие гости почти что в добром здравии. Правда, если судить по кислому выражению лиц, они не слишком расположены к задушевным беседам.

– Ниче, с паяльником в заднице запоют соловьями, гы, – проворчал один из его подручных, горилла в грязном свитере с закатанными по локоть рукавами. Татуированные перстнями пальцы и правда сжимали ручку паяльной лампы. Губер брезгливо отмахнулся:

– Не засти.

Громила чуть подвинулся, давая хозяину больше света, а тот, нырнув рукой под полу пиджака, выудил оттуда и нацепил на нос очки с пыльными, заляпанными стеклами в тонкой золотистой оправе. Другую руку вытянул перед собой на всю длину – в ней он держал раскрытую книгу… чертов учебник за седьмой класс. В льющемся через гаражные ворота свете черты оплывшего лица казались аристократически благородными, холеными, как у римских патрициев в старом кино, легкая щетина на приподнятом круглом подбородке напоминала младенческий пушок. Он громко прочистил горло, будто готовясь произнести торжественную речь, и я вспомнил, что в прошлой жизни слышал в его исполнении несколько выступлений по местному телевидению. Черт подери, я даже голосовал за этого ублюдка, когда он на заре своей политической карьеры избирался в мэры. Мы с Ванькой безмолвно наблюдали, и не знаю, как у Штыря, а во мне эта маленькая театральная сценка вызывала только недоумение.

– Ну конечно! Ответ родился не в сознании, а в горле, в легких. И эта мысль, словно глоток чистого кислорода, сразу взбодрила. Деревья и трава, – произнес Губер, не отрывая взгляда от раскрытой книги, и я понял, что он читает вслух. – Он поглядел на свои руки и повернул их ладонями вверх. Он будет сажать траву и деревья. Вот его работа: бороться против того самого, что может помешать ему остаться здесь. Он объявит Марсу войну – особую, агробиологическую, войну. Древняя марсианская почва… Ее собственные растения прожили столько миллионов тысячелетий, что вконец одряхлели и выродились. А если посадить новые виды? Земные деревья – ветвистые мимозы, плакучие ивы, магнолии, величественные эвкалипты. Что тогда? Можно только гадать, какие минеральные богатства таятся в здешней почве – нетронутые, потому что древние папоротники, цветы, кусты, деревья погибли от изнеможения.

Недоумение мое росло.

– Рэй Брэдбери, «Зеленое утро», – пояснил Губер. Захлопнул книгу, повертел ее в руках. – Фантастика. Какая глупость! Старый учебник, советский еще… Не слишком патриотично. Пацифизма много. На том и погорели. – Небрежно бросил потрепанный томик к сваленным на верстаке инструментам. – Однако же, господа, тут у нас интеллигенция в гостях. Интеллектуалы, так сказать.

– Говно, – буркнул детина с паяльником.

– Можно и так выразиться, – пожал плечами Губер. – Как бы там ни было, а какая-то правда жизни есть и в фантастике. Чтобы жить, нужен кислород, нужны растения, плоды которых можно потреблять в пищу.

– Помидорчики, – облизнулся детина.

– Они самые. Знаете ли вы, граждане, – обратился Губер к нам со Штырем, – что одна хорошая ухоженная теплица способна снабдить пропитанием десять – пятнадцать человек в течение всего года? У меня таких теплиц три. Я же аграрий по образованию! Первый бизнес по сельхозчасти делал, в натуре.

«В натуре ты – сука», – подумал я и глянул на Штыря. Тот, похоже, не думал ни о чем, тупо смотрел в стену за спиной стоящего рядом с ним губеровского амбала, из уголка рта тянулась тонкая ниточка слюны.

– Конечно, урожаи нынче уже не те, – продолжал Губер. – Экологическая обстановка, так сказать, не способствует. Однако, – сделав паузу, он снял и спрятал обратно очки, – в наше сложное время по-настоящему огромную ценность обретают уже не деньги, не золото, не газ и даже не нефть.

Запустив пухлую ладонь в карман брюк, вытащил маленький, размером с мизинец, огурчик.

– Вот вам валюта нового времени. Зеленый рубль. Или даже евро. За это теперь можно купить все – бензин, пули, женщину… Но главное – лояльность. Не так ли?

– Так точно, – поддакнул детина.

Губер забросил огурец себе в пасть и захрустел, двигая челюстями. От этого звука у меня скрутило в тугой узел кишки, а рот наполнился слюной, голова взорвалась болью, перед глазами все поплыло, и я на миг прикрыл веки, борясь с накатившей тошнотой.

– Видите ли в чем дело, граждане. Во все времена ресурсы дают людям власть. Настоящим людям, как я, – над таким зверьем опущенным, как вы. И возможность жить, так сказать, на широкую ногу… Как там шашлык, не готов еще?! – крикнул в распахнутые ворота. Оттуда донесся ответ: «Скоро!» Губер опять повернулся в нашу со Штырем сторону, тепло, по-отечески улыбнулся, развел руки в стороны. – Оставим лирику, господа. Помидорами-огурцами можно насытиться, но вся эта зеленая херь, травка, кора древесная, – для вашего брата, вегетарианцев. Настоящим людям нужно время от времени баловать себя мирскими радостями – котлетки, бифштексы, шашлычок.

– Витамин це – сальце-маслице-винце, – хохотнул татуированный губерский громила.

– Именно, – кивнул Губер. – Что и подводит нас, наконец, к основной теме разговора. В вас, граждане, сала не больше, чем у таракана, кем вы, собственно, и являетесь. Но для тараканов вас слишком мало, всего двое. А теперь внимание – вопрос. И я бы хотел, чтобы вы крепко подумали, что ответить, подумали о паяльниках в заднице и страшной, неописуемой боли… Где остальные, и сколько их?

Я крепко, как мог, стиснул зубы и зажмурился. Старался представить Янку, ее синие, как море, глаза и тихий спокойный голос. Ее животик, в котором рос мой сын или моя дочь.

Тэк-с, тэк-с, тараканы. Тэк-с, тэк-с, зверье.

Буду молчать, чтобы эти твари со мной ни сделали.

Но, как только я подумал об этом, слева раздался голос Штыря, спокойный и заинтересованный:

– Пожрать дадите? Тогда и побалакаем…

– Гнида, не смей!! – Я рванулся к нему из пут, грохнулся на бок, попытался доползти до паскуды в надежде вцепиться зубами в глотку.

– Ответ неверный, – послышалось сверху. – Борис, успокой скотинку.

На мою многострадальную голову обрушился удар, затем еще один – в лицо. Тяжелыми солдатскими берцами амбал пинал меня в живот, топтал череп, крошил зубы и кости. Боли не было. Я не чувствовал ее, а может, забыл, потому что милосердная темнота вернулась, накрыла…

– Интеллигента плешивого покормить, дикого – оставим на утро… – Губер раздавал деловитые указания примерно в тысяче километров от меня.

И хронометр снова перестал щелкать.

Второе пробуждение оказалось куда хуже первого, потому что на этот раз меня били по щекам – не сильно, но теперь и легких шлепков было достаточно, чтоб разбитое лицо отозвалось вопящими вспышками боли. Ныла грудь, тупая боль отдавалась в ребрах и спине.

Очнувшись от очередного шлепка, я повернул голову вбок, и меня вывернуло желудочным соком на пол.

– Тише, Миша, тише… – прошептал в темноте знакомый голос.

– Штырь… сука, падла, сволочь…

– Тихо, дурак! Заткни пасть и не издавай ни звука, если хочешь жить. – Состоящие лишь из костей и кожи руки, как костыли, воткнулись мне под мышки и осторожно потянули вверх, поднимая на ноги. Пришлось сжать изо всех сил остатки зубов, чтобы не взвыть от боли.

– Стоишь? Держишься? Обопрись о стену пока.

Штырь исчез. Я привалился боком к холодной шершавой поверхности, чтоб не рухнуть, и попробовал оглядеться. С этим возникли проблемы – один глаз совсем заплыл, на его месте набухала, судя по ощущениям, солидная шишка, другой я смог