Читать книгу - "Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская"

class="p1">– А какой ему интерес тебя жрать? – Очкарик говорит. – Мелюзга, она и есть мелюзга. Ни вкусу, ни смаку. Он ждет, когда ты подрастешь.

– А взрослые почему не убьют его?

– Сам рассуди, дурья твоя башка. Как они могут убить то, во что не верят? Ведь люди, когда вырастают, они уже много чего по-другому видят. Кому из взрослых про Кракена расскажи – только посмеется. Кракен этим и пользуется. Он, гад, страшно радуется, что его несуществующим считают. Так ему проще к человеку подобраться.

Да. Вот так Очкарик и открыл нам всем глаза.

Он умный, Очкарик. Книг когда-то уйму прочитал. Правда, ему самому это нисколько не помогло – уж больно он был хилый. И растяпа.

Спустя месяц после того случая споткнулся он в свином загоне, в ногу щепку какую-то вогнал, до крови. А потом у него нога почернела, запузырилась вся. Главное, он сразу понял, что помрет, Очкарик наш. До того умный был.

Сказал: ребята, это у меня гангрена, от этого, мол, помирают. И ведь так и случилось. Два дня всего в горячке пометался и умер, не приходя в сознание. Хозяин тогда кобеля Гектора на выставку куда-то возил, не было его на ферме. Хотя кто его знает – может, и Хозяин ничем Очкарику не сумел бы помочь.

В общем, сгинул наш Очкарик.

Но про Кракена он нам подробно рассказал. Спасибо ему. Лучше все-таки знать про мир, в котором живешь. А иначе свихнуться можно.

Ты реветь-то, малявка, перестань. Тебя еще никто тут не жрет. Научись быть тихим – дольше проживешь. Понял?

Не знаю, как ты, а у меня есть одна мечта. Я ведь как думаю? Вот взять, например, меня. Я про Кракена знаю. И ребята знают. И ты вот, хоть и малявка, тоже теперь в курсе его делишек. Если мы в живых останемся, вырастем, сил наберемся. Может, и получится у нас Кракена убить?

Ведь он, зараза, тоже когда-нибудь… захочет вылезти на свет, поразмяться. Сунется – тут-то мы его и прихватим. Вызнать бы только в точности, какой он…

Если он мягкий, как дождевой червяк, так я с ним наверняка справлюсь. А если у него панцирь на теле, тогда что? Тогда глаза ему, например, выдавить можно. Представь себе, вот было бы здорово – Кракена уконтрапупить! Всю мировую порчу свиньям на хрен скормить и под стенами нашего свинарника закопать. Вот это было б дело, скажи?!

Вот. Не знаю, как ты, а я лично в себе уверен: даже если трижды взрослым я стану, про Кракена ни за что не забуду. Разве можно такое забыть?

Правда, иногда, в самые несчастливые дни или ночью, когда долго маюсь без сна, лезет мне в голову пакостная мысль. Я ее отгоняю от себя, а она лезет, и зудит, и чешется, как вошь под рубашкой…

Какая мысль? Да такая. А вдруг, думаю, нет никакого Кракена на самом-то деле? Что, если Очкарик всю эту бодягу просто из головы выдумал? Навалил врак до небес, только чтоб нас тогда успокоить.

И вот тут-то мне по-настоящему жутко делается, до самых печенок эта мыслишка меня достает. Самое это страшное на свете – когда я думаю, что Кракена никакого нет.

Потому что, если его нет, значит, это сами люди такие. Сами по себе. А тогда… Как тогда вообще?

Ты-то что думаешь, а? Не знаешь?

Вот и я не знаю. Ну ладно, не реви. А то Кракен услышит. Эх ты, малявка!

Александр Подольский

Забытые чертом

Валенки семенили по хрустальной поверхности льда, в которой отражались детские лица. Привычный мороз за тридцать не давал скучать двоим друзьям. Самодельные клюшки отстукивали деревянную дробь, а голоса эхом уносились в туман.

– Ты не Третьяк! – вопил Леха. – Третьяк – вратарь!

– Ну и что! – не соглашался Мишка. – Он самый хороший игрок! Как и я!

Из мехового кокона показалась улыбка. Чуть съехавшая набок ушанка Лехи походила на растрепанную голову какого-то диковинного зверя.

– Да ты дырка! – подначивал Леха. – Спорим, два из трех забью?

– Ха! – воскликнул Мишка, протирая замерзшие под носом сопли. – Да ты и не добросишь, слабак!

Прочертив две линии на льду, Мишка занял место ровно посередке. Теперь мальчишка в почти невесомой куртке на гагачьем пуху превратился в настоящего вратаря.

– Ну попробуй забить, хвастун!

Леха отошел на более-менее приличное расстояние и ковырнул шайбу в сторону «ворот». Каучуковый диск, который, судя по виду, не раз жевала собака, приполз в распростертые объятия Мишки.

– Ха-ха! – радовался тот– И кто из нас еще неумеха?

– Это тренировка! – отозвался Леха. Он был годом старше и раза в полтора здоровее, так что на нехватку сил жаловаться ему было не с руки.

Второй удар вышел будь здоров. Шайба юркнула под ногой Мишки и зарылась в сугроб позади.

– Штанга! – довольным голосом заверещал Мишка, хотя прекрасно видел, что гол был.

– Что ты брешешь? – возмущался Леха. – Там до штанги еще километр!

– А вот и нет! Ты просто мазила!

Леха промолчал, и на секунду Мишке подумалось, что друг обиделся. Это было бы очень странно, ведь подобные сцены повторялись изо дня в день, и мальчишки просто дурачились. Неуловимо менялась разве что их площадка – размашистая наледь, которую с начала зимы грунтовые воды подняли уже на добрый пяток метров.

Но Леха молчал потому, что уставился куда-то в сторону леса. Мишка обернулся и уловил движение вдалеке. Там, где к зарождающейся цивилизации со всех сторон подкрадывалась тайга, шагала вереница черных человечков. Привычным маршрутом они направлялись на планируемый участок магистрали от Усть-Кута до Тайшета. Остальным бамовцам там показываться запрещалось, и жители небольшого поселка тянули рельсы в другую сторону – к Комсомольску-на-Амуре. Стройки века хватало на всех.

– Они теперь еще и ночью работают? – спросил Мишка, тотчас позабыв о хоккейных баталиях.

– Похоже.

– Страшные они какие-то. Живут в лесу, дед Семен говорит, у них там лагерь свой. Интересно, а как в темнотище строить? Ночью же за сорок подморозит!

– Ну, – промычал Леха, – они ж военные, армия. Им это раз плюнуть.

– Мы когда дорогу построим, я тоже в армию пойду. И буду получать много денег. Тыщи две в месяц!

– А я еще больше тебя! – усмехнулся Леха и закинул клюшку на плечо. – Ладно, темнеет. Ничья?

– Ничья, – без раздумий согласился Мишка, вытаскивая из снега шайбу.

Мальчишки отряхнулись от повисших на одежде сосулек и направились к дому. Впереди бежал пар изо рта, разгоняя морозную дымку. Туман, который не давал любоваться солнцем вот уже второй месяц, с сумраком справиться не мог, и спускающаяся с неба тьма наступала друзьям на пятки.

– И все равно я – Третьяк, – как бы между делом произнес Мишка.

– И все равно ты – дырка, – отозвался Леха.

До родных домишек они добрались уже бегом, бомбардируя друг друга снежками. Поселок встретил их звуками топоров – это мужики рубили замерзшую с утра воду. На БАМе наступала пора ужина.

* * *

Вездеход затих где-то в таежной глуши, став бесполезной грудой железа. Запас солярки не предусматривал столь долгого путешествия, и теперь перед заплутавшими в темноте пассажирами открывались нерадостные перспективы.

– Молодец, водитель! Ладно службу несешь!

– Товарищ лейтенант, я же говорил, что…

– Говорил-говорил. Можешь не повторять.

Олег осмотрелся. Верхушки кедров терялись в черноте, которая куполом нависла над вездеходом. Снег лежал ровно, словно его специально утрамбовывали, желая показать в лучшем виде. По ледяной дороге в темноту уходили две змейки проторенной лыжни. Сковавший лес мороз медленно добирался и до людей, начиная покусывать лица.

– Бойцы! Соорудите-ка костер, что ли.

– Товарищ лейтенант, да как мы его тут зажжем? Мы ж не егеря какие-нибудь.

– Не знаю, смекалку проявите, – сказал Олег и отвернулся к огрызку дороги, который белым языком вываливался из темной пасти тайги. – Я пока посмотрю, куда капитан пропал.

Распределение закинуло Олега в зону вечной мерзлоты, край высокой сейсмической активности, где паутины трещин от землетрясений распугивали таежную живность. Молодой лейтенант поначалу обрадовался возможности служить в месте возведения Байкало-Амурской магистрали, но ему хватило и недели, чтобы вкусить все прелести всесоюзной комсомольской стройки. Холод, который не всегда могла вынести даже техника, тяжелейшие условия жизни, непонятная суета вокруг этой железной дороги и полная неопределенность с собственным будущим. Не грела и мысль о том, что Олегу выпала честь участвовать в важнейшем для страны событии, которому наверняка суждено было войти в историю. Олега привезли в Усть-Кут, ничего толком не объяснив. Сказали лишь пару слов об объекте, на котором предстояло