Читать книгу - "Ихор - Роман Игнатьев"

как Бахти хватал Свету за грудь и прижимал в клубе к стене. Света отбивалась, за нее вступились одноклассники, но Бахти вынул ПМ, и все разбежались. Их сложно винить, думал Фома, он бы тоже не стал подставляться ради чужой девки. Через день Фома, набравшийся сил, отправился в цыганский поселок в одиночку, никому ничего не сказав. Он намеревался испугать и намекнуть.

Старая баклажановая «шаха» стояла на задворках поселка возле повалившегося забора. Стемнело, в окнах дома горел электрический свет. Фома прокрался к машине и выломал лючок бензобака. Отвинтил крышку. В нос ударил запах бензина, и Фома зажмурился, чихнул в руку так, что получился писк. Потом он просунул в бак заготовленный отрезок ткани и вытянул обратно. Промокла в бензине. Поменяв стороной ткань, он просунул другой конец и поджег. Не успев дождаться, когда огонь побежит по тряпице, Фома дал деру. Взрыв настиг его в лесу на пути к шоссе.

Выяснилось, что его как будто кто-то видел. Дали смутный портрет. Пришли к Фоме и еще к дюжине парней с его района. Мотив все-таки обнаружился у Фомы, и менты хоть и утюжили его, но без фанатизма, словно убийство цыганского подростка не такое уж тяжкое преступление. Фома узнал о гибели Бахти в кабинете следователя, но ничем себя не выдал. Оказалось, что в тот день Бахти рассорился со своей девчонкой и куда-то пропал на весь день. Фома, конечно, в салон «шахи» не заглядывал. Следствие прервалось, когда в Костугае начались бандитские разборки. Цыганского барона застрелили прямо во дворе многоквартирного дома. Фому отпустили, решив, что цыганенок стал жертвой конкурирующей группировки, но предупредили, чтобы из страны ни шагу. Он и не собирался. Только собственный отец Фоме не поверил и приговорил к вечному остракизму. Срок длится до сих пор.

>>>

Новый четырехэтажный дом, выстроенный посреди двора и замкнутый хрущевками, он нашел сразу. Адрес на табличке и на листке блокнота совпадал – проезд генерала Лавра Корнилова, д. 10, к. 5. Парковка закрытая, и Фома пристроил машину в соседнем дворике, подперев ею старый раскидистый клен.

Войдя в просторную квартиру, Фома распахнул окна. Мебели по минимуму – диван в гостиной и журнальный столик. Книги лежали на полу. В спальне рядом с кроватью ютился сиротливый платяной шкаф. На кухне простенький гарнитур и базовая посуда; чистая ванная комната без изысков – душ да раковина с унитазом. Фома разложил вещи, вышел на застекленную лоджию и вдохнул глубоко и счастливо, он чувствовал себя здесь как дома.

Черный дилижанс – трудности с переправой – рыбья личность – сор из избы – человек в пенсне

В Силках Игорь и Рита напрашиваются пересидеть к одинокому деду; тот чертыхается, чадит табаком и заваривает чай. Продает им съестное, мяса не жалеет, но просит рассчитываться «николаевскими», потому как веры в новое правительство у него нет никакой. Игорь же только рад, он мыслит в противовес, ему от старых банкнот только наплечную сумку жжет, так она и легче станет, и на душе покойнее. Рита играет с котятами, уже не слепыми, бойкими и кусачими. Проходит больше трех часов, а Клима все нет; дед предлагает остаться на ночь, но кровать одна, спать на ней придется валетом. И постельное одно, зато стираное. Рита соглашается сразу, ей привычно с мужиками бок о бок, а вот Игорь мнется, но сон смаривает и его. Дед не задает вопросов, бурчит про мглистые времена и пересчитывает банкноты. Рита засыпает и в дреме обнимает Игоря; на ней грубая суконная рубашка и шаровары, а Игорь лег как есть, не укрывшись одеялом, и замерз бы, если бы Рита машинально его ночью не укутала.

Поутру в деревне гремит экипаж, Игорь прилипает к замызганному окошку и видит черный дилижанс, запряженный парой молодых коней. Правят экипажем двое в тулупах и шапках, только один высокий, тонкий и юный, а второй краснощекий толстый весельчак: он хохочет и дает щелбан юнцу. Спрыгивает наземь и обнимает мышастого коня, гладит нос вороного и кричит кому-то в салон дилижанса. Оттуда выбирается Клим и распрямляет затекшие ноги; кожаный жакет он сменил на овечий полушубок и напялил на лысину шерстяную кепку.

– Под Сызранью разверзся ад, – объясняет Клим, пока они грузят в багаж дилижанса купленный у деда провиант, – красные паразиты ударили по чехам и по царской армии, причем удачно, Чойджал[5] их забери! Эта парочка, – он показывает на юного и весельчака, – вовремя унесла ноги, прихватив транспорт. Какой-то богатей из Америки решил поколесить путешественником промеж фронтов, дома не сиделось идиоту! Франта убили, толстяк по фамилии Риго сам видел.

– Три часа минули еще вчера, – говорит Игорь и укутывается в шинель: утром подморозило, изо рта идет пар, а в лужах хрустит тонкий лед.

Деревенские не высовываются, только гостеприимный дед машет на прощание, будто провожает своих сыновей на фронт. Усевшись в карете, Игорь присвистывает, Рита тоже довольна – не такого удобства она ждала от неожиданного путешествия. Клим мусолит папиросу и командует извозчикам, чтоб шли:

– Парочка мятежная! Вы спаслись от смерти и теперь отдадите должок самому Богу, кем бы он ни был. Ведь это он натолкнул ваши души на мой пытливый глаз! Встретились, разве бывает так в сказках? Только в правде и жизни непредсказуемой. Правьте, любезные отроки, нам потребно тысячи верст одолеть.

– Куда править, Клим? – спрашивает с акцентом молодой Патрик Лингр, двадцать три часа назад видевший себя на кладбище.

– На Саратов, до паромной переправы. С краснобаями уговорюсь. И вот что, устанешь – смело кличь, заменю на вожжах. Нам же в одном котелке бурлиться. – Клим подмигивает Игорю и Рите, которые краснеют и помалкивают; хоть ночь и прошла без ласк и томных речей, но притянуло их шибко, и оба это сознавали.

Диковинный черный дилижанс трогается и выходит из деревни, которая только просыпается и мигом забывает про странных гостей, будто их принес ночной морок или ядовитый болотный туман.

* * *

Тянутся посеревшие от дождя и гнилой травы балки, всхолмленные равнины перетекают из одной в другую, и на горло дню наступает сребрящаяся звездами ночь. Звонкий воздух стягивает кожу ознобом, в горле саднит, и мерзнут уши. Полная луна пригоняет со степей свирепый ветер, который наваливается на карету и норовит свалить ее в очередной овраг. Тогда кучер – чех Патрик – забирает вправо и оставляет озябших, но распаренных коней и одну кобылу, идущую на привязи, под голыми тополиными ветвями; они хлещут лошадей по мордам, те взбрыкивают и норовят