Читать книгу - "Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская"

ближе шли семидесятые, потом восьмидесятые, и к самым ногам прибились девяностые. Дед говорил, дом куплен незадолго до моего приезда. Значит, то, что мне нужно, располагается с самого краю. Однако мне пришлось потратить на поиски весь день. Странно, но первые находки стали попадаться в семидесятых. Это были две тоненькие пачки писем, одна исписанная мелким почерком, в котором я узнал руку мамы, другая — крупным, нервно летящим вперед. Почерк папы я не видел, но стоило мне просмотреть первое из писем, как я понял, что письма написаны отцом. Только они почему-то были в конвертах с непогашенными марками. Загадка. Я сложил их обратно и сунул в карман, позже разберусь. Еще пару часов я терпеливо ковырял завалы, пока не подошел к самому раннему из них — первой волне. Тут меня сразу же ждали две находки. Первым был коричневый альбом, полный фотографий мужчин, женщин и детей. Обычные семейные фото того времени, когда люди наряжались во все самое лучшее и шли к городскому фотографу.

Менялись прически, лица и наряды, но неизменным оставалось одно. Вначале я не заметил странности, но после просмотра половины альбома понял — на фотографиях не было людей старше тридцати лет. Что же это? Они оставались дома, были заняты на работе, а может, вовсе умирали молодыми? Интересно, а во сколько лет умер отец? Дед обходил стороной эту тему, как и другие, связанные с семьей и ее прошлым, изображая усталость, и поэтому я решил подождать с вопросами. Выясню все сам. Во мне разгорелся азарт историка, ведь не зря я учил пять лет многовековую историю земли, пытаясь все скомпоновать и обобщить.

Второй находкой была Библия в черном запыленном переплете. Я из любопытства открыл ее пожелтевшие страницы, исписанные старославянской вязью. Раритет. Я решил унести книгу с собой. Нечего ей проводить свое время в компании мышей. Я не собирался читать Библию, набожность не мое кредо, просто старинные вещи навевали на меня тихую печаль и столь же тихую радость — это неотделимо друг от друга. Они словно разговаривали со мною. О, им было что рассказать, и они не молчали. Услышал я и голос этой книги. Собственно, я и нашел ее, потому что она обратилась ко мне, позвала тихим голосом, погребенная под серыми квадратами выщербленной плитки. Только я взял ее в руки, как она поведала о стареющем монахе, последнем отпрыске некогда знатного молдавского рода. Воображение, скажете. Но — кто может провести четкую границу между ним и памятью старых вещей? Книга еще о многом хотела рассказать, видно, намолчалась за века, но я закрыл ее. Уже темнело, пора уходить к деду и молодой жене. Кстати, совсем забыл сказать — мы ждали ребенка. Забеременела Алиса как-то удивительно быстро: прошел месяц с того дня, как ее атласная спина вдавилась под моим весом в шелковые простыни. Мы скрывали свои отношения от деда и других сиделок, поэтому я удивился, когда она сказала эту новость прямо при нем. Мы ужинали — я и дед. Сидели за столом, а Алиса подавала нам. Было не принято, чтобы медсестры ели с нами. И вот она остановилась прямо перед столом, в руках только что вскипевший чайник.

— Я больше так не могу! — вскрикнула Алиса и без паузы, трагическим шепотом. — Я беременна.

И выразительный взгляд на меня. Дед, ни капельки не удивившись, сразу же начал нас поздравлять. И мне не оставалось ничего другого, как жениться на ней. Хотя я и так вроде собирался это сделать, в то утро, когда она, словно ангел, стояла и сияла в коридоре, разве не так? Просто за всеми нашими страстными поцелуями и оргазмами забылось как-то.

Жена встретила меня поцелуем. Я быстро показал ей находки, на которые она не обратила никакого внимания, и отправился в душ. Я с головы до ног был усеян пылью, которая, смешавшись с потом, грязными татуировками покрыла тело. А волосы и одежда, казалось, пропитались мышиным запахом. Алиса, унюхав его, сморщила прелестный носик, но ничего не сказала. Жена у меня все-таки умница.

Поздно ночью, когда она заснула, я, наконец, добрался до своих трофеев. Начал с писем. Разложил их в хронологическом порядке. Замечательно, что отправители были аккуратные люди — ставили даты. Первыми я решил прочесть мамины письма. Вначале хотел позвонить ей и спросить разрешения, но передумал: нужно беречь своих женщин, зачем волновать попусту. Мама была однолюбом, подозреваю, она до сих пор любит отца. Потом, когда я во всем разберусь, эти письма отправятся к ней. Непонятно, чем еще кончится мое маленькое расследование. Я скороговоркой прочитал молитву. Господи-Боже. Иже Еси На Небеси. Прости За Грех Любопытства. Аминь. Да, коротенькая получилась, но сгодится и такая.

«Всего одни день прошел, как ты уехал, а я уже скучаю. Любимый, как печально расставаться на неопределенный срок. Если бы я знала, когда мы увидимся вновь, мне бы было легче».

Через месяц:

«Ждала, ждала твоего письма, видно, пропустила. А может, я зря пишу, и ты вскоре сам приедешь. Тогда я и сообщу тебе свою грандиозную новость. Нет. Не хочу ждать. Напишу прямо сейчас. Готов? Садись, пожалуйста, удобнее и читай. Любимый — я беременна. Мечтаю о таком же, как ты, рыжем мальчике. Скажи, что ты рад! Очень рад!»

Следующее, в минорных тонах:

«Мне плохо. Постоянно тошнит. Тебя рядом нет, и никаких известий о тебе тоже нет. Хочется поехать самой к тебе и, глядя в лицо, разобраться во всем. Неужели разлюбил? Плачу, пока пишу эти строки. Мне вредно плакать, но что с того? Я теперь все время плачу, а когда не плачу, то ем. Странно, что от всех переживаний не пропал аппетит. Наверное, малыш хочет кушать, если бы не он, давно бы на себя руки наложила. Скажи, ведь ты меня не из-за него бросил? Ну, вот проговорилась. Да, я считаю, что ты меня бросил. II это письмо последнее».

Но она не сдержала слова:

«У тебя родился сын. Рыжий. Назвала Вольдемаром, Волей. Пятьдесят пять сантиметров, четыре с половиной килограмма».

Это было последнее письмо. Черт, что-то в глаз попало. Я яростно начал тереть правый глаз. Ага, теперь в левый… Теперь попало в оба. Но я все тер глаза и тер. Какой мужчина признается себе, что он… от старых маминых писем.

Когда глазная чесотка прошла, я принялся за отцовские письма. Прочитав последнее, а их было больше, отец был настойчивее матери, понял, почему они были небрежно распакованы и без почтовых штемпелей.