Читать книгу - "Божий мир - Александр Донских"

Лет десять никто не убирался на машинно-тракторном дворе и ещё столько не прикоснулись бы к завалам сора и отслужившего железа, да вчера внезапно объявился новый хозяин. Уже с месяц тянулись по Набережному слухи, что купил совхозное имущество Сергей Наездников – сын бывшего директора совхоза, взыскательного, порой скорого на расправу и суд, но всеми уважаемого Ивана Викторовича, скончавшегося в первые пореформенные годы на рабочем месте. При нём совхоз славился на всю область, если не на весь Союз.

О Наездникове-младшем ничего не было слышно, из армии он не вернулся в Набережное, говорили, стал в городе крупным предпринимателем. Новый хозяин рассчитал всю контору – управленцев и бухгалтеров, оставил только лишь сторожей и уборщиц. Сказал на собрании бывшим конторским, что будет принимать их на свою фирму исключительно по конкурсу. Нагрянул ближе к вечеру на машинно-тракторный двор с какими-то двумя рослыми парнями в тёмных узеньких очках; а из-под курток у них торчали бейсбольные биты. Слесаря и водители, по обыкновению выпившие, сонные, собирались было уже разойтись по домам, однако новый хозяин распорядился:

– Если к утру, мужички, двор не будет блестеть как пасхальное яичко, подыскивайте себе работу в другом месте. И не дай Боже ещё раз увижу вас косыми.

А крепыши в этих киношных очках стояли за его спиной, пожёвывая жвачку.

Не возразили мужики, только кто-то тихонько выдохнул:

– О-го-го.

Весь вечер и всю ночь скребли, чистили и мыли, даже своих домочадцев призвали в помощники…

Кричал и махал Небораков трактористу, чтобы остановился, но тот или не услышал или притворился. Дал газу, и полуразвалившийся «Беларусь» отчаянным рывком взмахнул на взгорок, по-лихачески круто свернул в проулок и был таков.

Прибежал Небораков в гараж. Взмок, распахнул на вспаренной груди овчинный полушубок, содрал с сырой головы шапку, отёр ею багровое потное лицо. Сидели мужики за длинным столом, забивали «козла», и когда Небораков вошёл в гараж, они вздрогнули, прикрыли ладонями домино. Он не поздоровался, от раскрытой двери молча смотрел на них и с перехватами дышал.

– Здорово, Ильич! Ну, напугал ты нас, дьявол! Чего распазил двери? Закрывай – не май месяц.

– Вы сгрузили мусор на лёд?

Мужики недобро посмотрели на него.

– Ну, мы, – отозвался завгар, щуплый, нахохленный мужичок. Он с треском припечатал к столу пластинку домино и дерзко уставился на Неборакова: – Что, ещё один хозяин объявился?

Сырые, парящие волосы на голове тягостно молчавшего Неборакова стояли в разные стороны и были похожи на какие-то ороговелости.

Завгар прокашлялся, попробовал мягче:

– Подумай, Ильич, кому она, твоя поганая запруда, нужна? Засы́пать её чем-нибудь и – баста. Летом уже воняет от неё, как от дохлятины. Люди ещё спасибо скажут, что засыплем. Правильно я говорю, мужики?

– Верно, чего уж.

– Да я вас всех живьём похороню, а запруду не дам! – надвинулся на них и замахнулся кулаком Михаил Ильич.

Мужики побросали костяшки, повскакивали с мест. Заломили Неборакову руки, усадили на лавку. Он вырывался, сипел. Втроём едва-едва сдерживали его.

Завгар снова сказал за всех:

– Коню понятно, Ильич, что прав ты. Но и в наше положение войди: новый хозяин припёр нас. Мудохались тут всю ночь. Глянь – сияние какое! Даже при Сталине такого порядка не было бы.

– На запруду, гадьё, зачем сгрузили? Не могли до свалки доехать? Пять-шесть километров до неё… Да отпустите вы меня!

Отпустили.

– Славка, ты зачем сгрузил на лёд? – с напускной строгостью спросил завгар у тракториста, молоденького парня с замороженно неподвижными глазами.

– По привычке, – сморщился в никчемной улыбке тракторист.

Небораков плюнул под ноги, со стиснутыми губами посмотрел на парня. Сдавленно и тихо произнёс:

– Когда же мы станем людьми?

Хлопнул за собой дверью так, что посыпалась с потолка и стены штукатурка.

– Эй-эй, полегче: это теперь не государственные двери, а частные! – с насмешливой угрозой гаркнул вдогонку завгар и азартно потёр ладони: – Давайте-ка, парни, ещё разок сразимся. – И усмехнулся: – Пока не заявился ещё какой-нибудь хозяин.

Небораков шёл домой, резко отмахивая правой рукой со сжатым кулаком:

– По привычке, по привычке, гадьё!..

Лариса Фёдоровна ещё не вернулась из школы, а Михаилу Ильичу так сейчас нужен был собеседник. Бесцельно бродил по двору. С грохотанием отбросил ногой пустое ведро, зачем-то припугнул собаку на цепи, курил лихорадочными короткими затяжками. Не докурив одну, прикуривал другую папиросу. Был похож на большого взбешённого зверя в клетке.

– Да как же дальше жить, люди добрые?

Остановился перед рулонами рабицы:

– Лежите, голубчики? Хватит бока отлёживать, пора людям послужить!

Взвалил на плечо рулон, отнёс его к запруде. Следом второй, третий, чётвёртый, – за час-пролтора всё перетащил на опушку сосновой рощи. Снег был глубокий, но уже поеденный солнцем, обледенело-ноздреватый. Небораков проваливался с хрустом, иногда по колено. Тяжко было одному. «Эх, зря летом не послушал старшого». Взял в сарае корзину с гвоздями соткой. Были и мельче, но решил, что прибивать надо намертво; а по теплу ещё продольными брусками надо будет скрепить изгородь. Засунул за голенище валенка молоток, прихватил совковую лопату.

– Готов к труду и обороне!

Остановился перед первым столбом, а было их пять-шесть десятков до самой дамбы. Столбы остались от того времени, когда птичник благоденствовал, – кишел птицей, гуси и утки словно бы облаком покрывали водоём. Попробовал раскачать один столб, другой, обстукал молотком – пытал на крепость, на устойчивость. Ещё простоят не один год, хотя покосились и подгнили. Но по-настоящему в марте, конечно, не проверить – земля мёрзлая. Выбора нет, надо браться за дело.

Очистил снег от одного столба к другому, получилась глубокая стёжка. Распаковал рулон, стал натягивать сетку между столбами. Одному несподручно было работать. Сетка, съёживаясь, валилась из рук. Молотком поранил палец. Но, намучившись, прибил-таки один край, раскрутил сетку, прибил, натянув, к другому столбу. Упарился. Пот ел глаза, куржак залеплял ресницы. Но Михаил Ильич не отступал, даже спешил: коли взялся, так надо сделать, надо успеть дотемна.

Подошла Лариса Фёдоровна, от удивления сло́ва не могла вымолвить.

– Не мешай! Один чёрт, сделаю, чего задумал.

– Я и не мешаю.

Потоптавшись на снегу, ушла домой. Со двора крикнула:

– Обед готов!

Он отмахнулся.

Последний рулон натянул, когда солнце зависло над рощей, готовое провалиться в снега и нагущающийся стылый воздух. Посидел на пне, шапкой отёр с лица пот, с волос соскрёб сосульки, осмотрелся. Удовлетворённо подытожил: все пути к запруде перегорожены – ледовая дорога перекрыта с обеих сторон, тропы от шоссе и села перерезаны. Хватило сетки, чтобы упереться в дамбу. По ней люди ходят, но мусора дуроломно, нахраписто уже не подвезёшь – узка она, только для мотоцикла или велосипеда. С восточной стороны запруду подпирают огороды, повдоль забора которых вьётся тонкая тропка, – тоже не подъедешь на технике, если только тележку прикатить руками. С юго-восточного края запруду бережёт небораковский дом с огородом.