Читать книгу - "Ребенок - Евгения Кайдалова"

– Девушка, что же вы шапку ему не наденете? Простудится ведь!

– Ой, куда же без шапочки в такую жару? Перегреется!

– У него шапочка на глаза сползла – что же вы не поправите?!

Последний совет особенно актуален, поскольку в эту минуту я выползаю из магазина с полугодовалым Ильей в одной руке и полной сумкой в другой. Илья уже почти спит, и я держу его как неодушевленный предмет, а сумка отрывает руки, но даже беспомощное состояние не спасает меня от меткой вражеской стрелы. Один из особенно запомнившихся мне комментариев был сделан тогда, когда я в поте лица затаскивала коляску на нестандартно высокие ступени какого-то казенного учреждения, куда пришла за не помню какой справкой. В подъезде учреждения сидел вахтер. Досмотрев, как я проделала свою тяжелую работу и приостановилась отдышаться, он заверил меня в следующем:

– Он-то с вами так возиться не будет, когда вы сами в коляску сядете.

– В какую коляску?

– Понятно в какую – в инвалидную.

Тогда я была просто ошарашена этим незаслуженным залпом недоброты в свой адрес, а позже, привычно огрызаясь в ответ на «умные» замечания, думала: «Люди, откуда в вас столько нерастраченного дерьма? И почему ваша любимая забава – добить лежачего? Ведь когда-то вы были такими же новорожденными, как Илья, со сморщенными личиками и неловко поджатыми ручками и ножками. Когда-то вы так же приоткрывали рот в первой улыбке и таращились на горящую лампочку. Что с вами случилось, бывшие младенцы? Неужели с молоком матери вы всосали зло и теперь готовы его выплевывать всю оставшуюся жизнь? Но посмотрите, кто стоит под вашими плевками! Ведь я когда-то тоже была младенцем…»

Впрочем, вплотную с черной цепочкой (а иногда и переплетаясь с ней) неизменно нанизывалась и белая. В основном она состояла из молодых матерей, женщин немногим старше меня, которые лучше любых врачей подсказывали, что делать с заболевшим ребенком, приносили мне одежду своих подросших малышей и снабжали бесчисленными адресами хороших детских магазинов и увеселительных мест. Они же представляли собой основной мой круг общения и надежный резервуар для изливания души. Тех из них, с кем я познакомилась теснее всего, я жадно расспрашивала об образовании, работе, сравнивала полученные данные со своей жизнью и делала, может быть, и тривиальные с общечеловеческой точки зрения, но крайне значимые для себя выводы. Наибольшая ценность наших с ними бесед заключалась в том, что после каждой из них я мысленно резюмировала: «Да, у меня все будет так же, как у нее!» или «Ну, у меня-то все будет совсем не так, как у нее!» и делала в душе еще один маленький шажок к освобождению из квартирного плена. Помимо этих женщин, так скрашивавших мою жизнь в изгнании от старых друзей, к белой цепочке присоединялся продавец на рынке, протянувший Илье банан и не взявший денег, шофер, бесплатно подвезший меня до дома, когда я едва брела со спящим ребенком на руках, неожиданно тепло к нам отнесшаяся медсестра в поликлинике… Короче, пики и трефы чередовались в моей колоде с червями и бубнами столь же непредсказуемым образом, как это бывает и в картах, но никогда прежде зло и добро так не бросались мне в глаза и так не перетряхивали душу, как после появления ребенка. И как же мучительно было то, что единственный человек в возрасте, способный стать мне настоящим другом и советчиком, разделить все мои мытарства и вовремя подтолкнуть к правильному выходу из их лабиринта, находился за две тысячи километров от меня – в Пятигорске! Иногда я с ужасом чувствовала, что мама как бы уже и не существует в моей жизни – до того разделяло нас мое регулярное и виртуозное вранье по телефону. Для мамы я существовала в совсем иной, счастливой реальности, где меня радовали любимая работа и вечернее обучение.

Изо всех людей вокруг лишь Антон не принадлежал ни к темным, ни к светлым силам, водившим свои хороводы вокруг меня и Ильи. Иногда, когда мы вместе ужинали при уютном свете маленького бра и он поднимался, чтобы налить себе чаю или взять с полки печенье, я задумчиво оглядывала его, стоящего во весь рост, но делала это не так, как раньше – любуясь, – а довольно отрешенно, как если бы оценивала постороннего человека. Он, безусловно, хорош собой, но атлетическое телосложение уже не вызывает у меня приступов восхищенного восторга. Я, как врач-анатом, констатирую хорошо развитые мышцы плеч, голени, пресса, но без тепла и нежности ко мне это физическое совершенство ничем не отличается от совершенства статуи. А что касается лица, то, пожалуй, раньше я действительно обманывалась: черты довольно прозаические, усредненная русская внешность. На этом лице написано безупречное здоровье и веселое добродушие, переходящее в веселое равнодушие. Все бы ничего, если бы это не было равнодушием к моим бедам. Он обеспечивает нас с Ильей всем необходимым, довольно терпим ко всплескам моих эмоций, строго говоря, он относится к нам гораздо лучше большинства тех законных мужей, о которых я слышу от знакомых женщин, но, когда я чувствую прикосновение слегка небритой щеки к своему лицу и ощущаю, как его рука пробирается ко мне под одежду, я не отключаюсь от каких бы то ни было мыслей в пользу наслаждения. Пока он нежно, словно любимого ребенка, целует мою грудь, в памяти зачем-то грохочет вагон метро, в котором я ехала встречать свой одинокий Новый год, а в минуты скольжения друг по другу разгоряченных до пота тел я чувствую, что на самом деле между нами высится башня из полных свежего супа кастрюль и тарелок с только что приготовленным вторым – всего того, что Антону важнее моей свободы. После я чувствую легкое поглаживание пальцев на своем плече, и моя расслабленность переходит в оцепенение: я вспоминаю руку незнакомца, тянущую меня назад со ступеней. Черные воспоминания лезут изо всех дыр, словно угревая сыпь на белой коже, и уродуют лицо каждого проводимого вместе дня.

Я пытаюсь быть объективной: черт со мной, но он любит Илью и стал уделять ему заметно больше времени. (Это совсем не трудно теперь, когда ребенок подрос и начинает говорить.) Он гордится сыном и хвастается им перед друзьями. (Но одновременно в доме стоит телефон с определителем номера, чтобы в случае звонка родителей или их знакомых мать ребенка ни в коем случае не сняла трубку.) Он стал заниматься Илюшиным культурным развитием и на мой день рождения сводил его в цирк. (Вот спасибо за подарочек! Терпеть не могу клоунов и дрессированных болонок.) Он возит нас на «ракете» на подмосковные пляжи… а потом в единственном числе отправляется в поход по Карелии, с легким сердцем оставив меня отбывать срок в квартире.

Единственное, чем я могу оправдать Антона, – это тем, что перед его дезертирством мы слегка повздорили. Я рассказала о своих планах отдать Илью в сад, но его эта идея почему-то страшно возмутила. Теперь он вдруг решил, что если из двух зол выбирать меньшее, то надо выбрать няньку. Вот вам мужская логика, которая на поверку получается извращеннее любой женской! Жаль, я уже успела подыскать симпатичный (по отзывам всех знакомых мамаш) садик совсем недалеко от дома и подарить воспитательнице роскошный шампунь с конфетами на закуску. У них там были и уроки ритмики, и логопед, и какая-то развивающая программа… Недельку Илья, конечно, похныкал бы, ну и что с того? Но няня так няня (не Ольга Сергеевна, конечно!). Главное препятствие – забота Антона о своем благоустроенном быте – было преодолено, он разрешал мне работать, пусть и за гроши. Не сомневайся, любимый, этим грошам, остающимся от няниной зарплаты, я буду отдавать всю душу!