Читать книгу - "Красивые вещи - Джанелль Браун"

Неделя вторая

Мой муж! Мне нравится наблюдать за ним, когда он этого не замечает. Когда он убирает снег на дорожке, ведущей к пристани, и его мышцы напрягаются всякий раз, когда он орудует лопатой. Когда он сидит у окна и трудится над своей книгой, и зимний свет озаряет его фигуру, склонившуюся над лэптопом. Он сидит, рассеянно убрав за ухо спутанные пряди кудрявых волос, и не отрывает голубые глаза от экрана. У него лицо героя романа Джейн Остин – мужественное и земное. Или все же он больше похож на героя романа кого-то из сестер Бронте? Надо мне было более серьезно заниматься английской литературой.

Так или иначе, я просто не могу на него насмотреться.

Он уже обосновался в Стоунхейвене так, словно всегда жил здесь. Он укладывается на диваны с шелковой обивкой, не снимая туфель, и ему плевать, что подошвы оставляют черные отметины на ткани. Он ставит банки пива на инкрустированный буфет красного дерева, и на дереве потом остаются туманные белесые кольца, которые невозможно убрать. Он курит сигареты на веранде и, поскольку у меня нет пепельницы, пользуется фарфоровой тарелкой с золотой монограммой «Л».

Моя бабушка Катрин была бы в ужасе от его поведения, а я в восторге. Он спустил этот дом с небес на землю, он стал здесь главным, присвоил Стоунхейвен себе, а у меня так никогда не получалось.

Мы женаты уже две недели. Много месяцев я томилась в Стоунхейвене, он казался мне клеткой, а теперь мне вовсе не хочется отсюда уезжать. Мы с Майклом немного говорили насчет медового месяца – не слетать ли куда-нибудь в теплые тропические края? Бора-Бора! А может быть, Эльютера^[108]? Куда теперь модно отправляться на отдых? Я давно этим не интересовалась. Но за окнами падает снег, и мы потягиваем мартини, сидя на диване в библиотеке, и нам так уютно, что я не вижу никакого смысла куда-то ехать. Я столько лет непрерывно куда-то ездила и летала. Наверное, искала что-то, чему даже не могла придумать название, и вот теперь я это нашла, и это такая радость – жить здесь и никуда не стремиться.

Непрерывная, отвлекающая болтовня у меня в голове, все эти мучительные писклявые и басовые звуки, – они полностью исчезли. Я чувствую себя исключительно в настоящем моменте. О, псевдо-Эшли мной бы очень гордилась!

Я перестала заходить в Инстаграм. Не опубликовала ни одной фотографии со дня нашей свадьбы. Майкл не одобряет социальные сети. Он почти все время прячет от меня мой смартфон. Но это просто замечательно! Я все чаще ловлю себя на том, что мне больше не нужно одобрение полумиллиона незнакомых людей. Единственный человек, чье мнение что-то значит для меня, сидит рядом со мной. И честно говоря, это такое счастье – отказаться от всего этого, от рефлекторной тяги к этому пустому квадрату, от изнурительной искусственности, наступающей тогда, когда ты выходишь на сцену и просишь, чтобы о тебе судили.

Понимаете? Вы больше не сможете меня ранить, потому что теперь мне все равно, что вы обо мне думаете.

«Может быть, нам стоило бы съездить в Ирландию, – говорит мне Майкл. – Я могу представить тебя своим тетушкам».

Я то и дело прошу его рассказывать мне истории об этом замке, о древнем родовом гнезде О’Брайенов, крепости, гораздо более суровой, чем Стоунхейвен. Семейство Майкла отказалось от замка довольно давно, и он, по сути дела, там после детства не жил. Он говорит, что замок «скромный». «В Ирландии тысячи замков, почти у каждой семьи когда-то был свой замок».

А я все же не могу избавиться от ощущения, что он до мозга костей пропитан величием родового замка. Этим может объясняться то, почему Стоунхейвен его нисколько не угнетает.

Добавьте это ко многому, что у нас с ним общего. Его родители, как и мои, давно умерли. «Мчится „Астон Мартин“^[109]… прорыдал он однажды мне на ухо ночью. – И вдруг на темной сельской дороге, откуда ни возьмись, появляется стадо овец…» А его братья и сестры – потерянные люди. Кто-то спился, кто-то перестал общаться. Майкл знает, каково очнуться утром в панике, когда тебе кажется, что ночью ты был воздушным шариком и твою веревочку кто-то перерезал. И словно бы в один прекрасный день ты мог исчезнуть, испариться, а этого никто не заметит, потому что почти всех, кто тебя любит, уже нет.

А мне уже не приходится чувствовать такое.

Что еще у нас общего: семья Майкла тоже какое-то время назад лишилась больших денег. Их поглотили постепенно разрушающийся фамильный замок, требовавший больших затрат на содержание, и слишком большое число наследников.

Майкл пока что не знает, что в этом мы с ним – друзья по несчастью.

Вот как протекает теперь наша жизнь. По утрам я сплю до тех пор, пока Майкл не приносит мне кофе в постель, а это бывает около десяти утра. Мы предаемся любви. Иногда пару раз. К полудню Майкл садится работать над своей книгой, а я рисую. По несколько часов мы проводим в счастливой тишине. В декабре темнеет рано, поэтому, пока еще светло, мы надеваем парки и «луноходы» и отправляемся на прогулку вдоль берега озера. Мы проходим мимо лодочного сарая, к заваленной снегом пристани, и садимся на скамейку на самом ее краю и наслаждаемся видом штиля на озере. Иногда мы берем с собой термос с чаем и сидим у озера до тех пор, пока солнце не уходит за горы. Мы молчим, но не потому, что нам нечего сказать друг другу!