Читать книгу - "Девичьи сны - Евгений Войскунский"

– О, не беспокойтесь! Только чашку чаю. Или, если можно, кофе. – Галина вынимает из сумочки сигареты. – Разрешите?

– Да, конечно. – Черемисин засуетился в поисках пепельницы. – Вы извините, у нас дом некурящий… вот в блюдце можно…

– Спасибо. – Галина чиркает зажигалкой.

Некоторое время все молчат. Из кухни доносится жужжание кофемолки. Круглов с отсутствующим видом сидит в углу веранды, глядя в темный сад.

– У вас такой красивый город, – нарушает молчание Галина. – Только утомительно… все вверх, вверх…

– Да, – кивает Черемисин, улыбаясь. – К Карабуруну надо привыкнуть.

– Миша, – говорит Круглов, – нельзя ли где-нибудь по соседству снять для Галины комнату?

– Комнату? – У Черемисина очень озадаченный вид. – Сейчас уже поздновато…

Неловкая пауза.

– Не знаю, Юра, зачем тебе этот театр, – резковато говорит Круглову Галина и с силой расплющивает в блюдце недокуренную сигарету. – У тебя в комнате достаточно места.

– Да, да, – подхватывает Черемисин, – можно поставить еще койку… у нас есть еще одна. Да, Ася?

Ася только что появилась на веранде, неся поднос с кофейником. Она неловко двинулась, зацепившись фартуком за спинку кресла, – ах! – с грохотом полетел с подноса никелированный кофейник, брызнули осколками чашки.

Галина, испуганно вскрикнув, метнулась в угол, где сидит Круглов.

– Никто не обжегся? – спрашивает Черемисин.

Ночь. За раскрытым окном слабый шорох сада. Иногда – отдаленный вскрик ночной птицы. Желтый прямоугольник лунного света лежит на полу, на коврике возле тахты, освещая две пары туфель – большую и маленькую.

Тихие голоса Круглова и Галины:

– Я бы поняла, если б сбежал мой бывший муж… Куломзин – эмоционально глухой человек. Только чеканка его занимала. Все вечера он стучал, стучал молотком по этой… как ее… по латуни… Я думала, сойду с ума от стука… Да, вот он мог вдруг все бросить, не предупредить, уехать… Но ты, Юра, ты!..

– Галочка, я ничем не лучше твоего Куломзина.

– Не смей на себя наговаривать! Ты самый лучший, самый добрый… Что-то у тебя случилось, понимаю, что-то случилось… Но мне безумно больно, что ты бежал от меня… не сказав ни слова…

– Галочка, милое мое дитя, есть вещи, которые…

– Я к тебе относилась с полным, абсолютным доверием. И считала, что и ты ко мне…

– Так оно и есть. Но бывают в жизни минуты, когда должен остаться один на один со своей судьбой.

– Что это значит? – после паузы спрашивает Галина. – Мне страшно, Юра. Что это ты сказал?

Он молчит.

– Юра, это имеет отношение к тому, что вы с моим отцом сделали когда-то… в шестидесятом году?

– Очень прошу, Галочка, не спрашивай ни о чем.

– Почему, почему? Почему ты должен остаться один? А я? Разве ты не говорил, что я ворвалась в твою жизнь, стала тебе необходимой…

– Да, говорил… Не должен был, конечно, говорить тебе это… но слаб человек…

– Опять начинаешь самоедствовать. Господи! – восклицает она сквозь слезы. – Миллион раз твердила тебе, что наша разница в возрасте не имеет никакого значения. Неужели не убедила? Не словами, нет, слова это только слова – неужели своей любовью не убедила?

– Галочка, послушай…

– Неужели не понимаешь, что со мной нельзя обращаться как с троллейбусным билетом – использовал и выбросил?

– Галя! Прекрати истерику.

– Мне больно, больно… Почему было не сказать честно: разлюбил, прости…

– Я не разлюбил тебя.

– Это правда? Юра, это правда? Почему же тогда это бегство…

– Я отвечу, Галя. Но только не сейчас. Прошу, очень прошу, не настаивай.

– Хорошо… Поцелуй меня…

Ранним утром Игорь просыпается от того, что случайный солнечный луч, пробившись сквозь листву сада, пощекотал в носу. Игорь чихает, поворачивается на другой бок, но, вспомнив вчерашнее происшествие, раскрывает глаза. Сон слетает с него.

«Прав Филипп, – думает Игорь. – Там, где появляется женщина, сразу все идет кувырком. Лично я никогда не женюсь, ни за какие коврижки…»

Тут он замечает белый квадратик бумаги, лезвием перочинного ножа приколотый к стволу акации над койкой. В записке несколько строк: «Милый Игорь, прости, что сегодня не разбудил тебя. Мне надо побыть одному. Дарю тебе этот перочинный ножик, чтобы ты иногда вспоминал обо мне. Дядя Георгий».

Вскочив с койки, в одних трусах, Игорь идет по саду, наполненному прохладой и утренним птичьим щебетом, поднимается на веранду. Заглянув на кухню, смотрит на часы: четверть седьмого. Возле двери Круглова он стоит в раздумье: хочется постучать, но ведь там эта… вчерашняя…

Вдруг дверь раскрывается, из комнаты выходит Галина Куломзина.

– Где Георгий Петрович? – Она встревоженно смотрит на мальчика.

– Не знаю, – отвечает Игорь.

– А почему ты стоишь здесь?

Он молча протягивает записку. Галина мигом прочла, спрашивает:

– Что это значит? Он тебя будил, и вы вместе ходили гулять?

Игорь кивает. Галина перечитывает записку.

– «Чтобы ты иногда вспоминал…» – Она мучительно морщит лоб. – Господи, что это значит?

Она вся напряжена, готовая сорваться и бежать, бежать. Но куда?

Из своей комнаты выходит Черемисин в майке и синих тренировочных брюках. Растерянно взглянув на Галину, поспешно ретируется и снова выходит, на этот раз в белой рубашке с закатанными рукавами. Он выглядит смущенным – вероятно, оттого, что без галстука. На его суховатом лице появляется выражение озабоченности, когда он узнает, что исчез Круглов.

– Я спала и не слышала, как ушел Георгий. – В голосе Галины слышатся слезы. – Спала, как сурок… вместо того чтобы сторожить… глаз не смыкать… черт меня побери…

– Ну что вы! – Черемисин поправляет очки. – Не надо так… драматизировать… Он просто ушел на прогулку, он любит по утрам ходить…

– Он оставил записку вашему сыну! – Галина порывисто протягивает Черемисину бумажку. – Видите? «Чтобы ты вспоминал»! Так пишут, когда прощаются.

– Ну… право, я не нахожу… Дядя Георгий дарит Игорю на память перочинный ножик, вот и все… Ты находишь, что записка написана в прощальном смысле? – обращается Черемисин к Асе, вышедшей на веранду.

Та читает, пожимает полными плечами. Ее лицо выражает явное нежелание вмешиваться в скандальное поведение дядюшки.

– Мы найдем его, Галина… простите, как по отчеству?

– Да какое отчество, просто Галя. Так куда мог пойти Георгий, как вы говорите, на прогулку?

Издалека доносятся три басовитых гудка.