Читать книгу - "Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой - К. Рехаге"

Строители ложатся спать рано. Кто-то выключает свет, звучит несколько тихих слов, потом тишина.

Скоро кто-то первым начинает храпеть. Потом второй.

На всю комнату стоит такой грохот, что мне кажется, будто трясется кровать. Я прячу голову в спальный мешок, но это не помогает. Они тарахтят, как газонокосилки.

Все ценные вещи лежат у меня под рукой. Я откапываю среди них телефон и вставляю наушники. Становится лучше, но не намного – храп рвет ночь в клочья.

Я включаю телефон и выбираю скрипичный концерт Моцарта. Я смотрю в окошко. Оно заклеено газетными листами, через которые просвечивают холодные огни пропускного пункта. Я слушаю скрипки, заглушаемые храпом, и постепенно засыпаю.

Я просыпаюсь последним. Наушники запутались, кабель тянется прямо по лицу. Передо мной стоит дядя Шен.

– Как тебе мое лицо? – спрашивает он.

Отек стал хуже.

Мы медлим. Дядя Шен волнуется из-за погоды. Перед нами лежит первая ветряная зазубрина на пути к Урумчи, она тянется примерно пятьдесят километров, а небо не радует нас сегодня своим оттенком. Он беседует с людьми на пропускном пункте и угрюмо смотрит на небо, а потом выносит свой вердикт:

– Если мы просидим здесь еще, лучше не будет. Надо идти.

Над нами проплывают длинные перистые облака. Мы проходим мимо дорожных знаков с изображением надутых ветром мешков. Одежда развевается, и мы почти не разговариваем, потому что ветер заглушает слова, и нам трудно перекрикивать его. Некоторые порывы врезаются в кабутце, грозя опрокинуть ее.

Через несколько часов мы видим посреди пустыни еще один барак. Дядя Шен указывает мне сначала на него, а потом на свое подвязанное лицо. В его глазах читается усталость. Я осознаю, как неважно он себя чувствует.

«ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА БЕЗОПАСНОСТЬ ВЕСИТ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ГОРА ТАЙШАНЬ», – написано на стене барака. На земле под этой мудростью разбросаны осколки. Мужчина открывает дверь и приглашает нас войти, он не задает лишних вопросов, а сразу принимается угощать нас чаем и дольками дыни. Дядя Шен осторожно снимает свой платок, открывая красное и отекшее лицо под ним. Он смотрит на меня с несчастным видом.

– Тебе нужно к врачу, дядя Шен.

– Я знаю.

Прощание получается грустным. Мы стоим на обочине и ждем машину, которая подкинет его вместе с велосипедом до следующего города. Ветер бушует, на улице слишком громко, чтобы разговаривать. Я кладу руку ему на плечо. Мне приходит в голову, что со вчерашнего вечера я не слышал его здорового хохота.

Напротив нас останавливается белый фургон, мы быстро договариваемся о цене и грузим на него велосипед. Дядя Шен садится на заднее сиденье, стягивает платок со своего лица и устало улыбается.

– Береги себя, парень, – говорит он и жмет мою руку. Потом он уезжает.

Я остаюсь один с дорогой и ветром. На навигаторе отмечена точка, до которой я должен сегодня дойти, – это площадка для отдыха «Красная гора», полудюжина домов на холме. До этого места еще семнадцать километров пути, а я уже устал. Я крепче берусь за ручки кабутце и иду вперед. Я совсем выдыхаюсь, а до цели еще девять километров. Я опускаюсь на табуретку и прижимаю к губам бутылку.

Длинная прямая дорога круто поднимается вверх.

Я смотрю на пустыню. В коричневой дали, нечеткой из-за сумерек и пыли, я вижу верблюдов. Они важно и мерно шагают друг за другом, держась на равном расстоянии, и выглядят точь-в-точь как на памятнике каравану Шелкового пути, который я видел много месяцев назад в Сиане. Дядя Шен говорил, что когда верблюды попадают в песчаную бурю, они ложатся на землю, отворачивают головы от ветра и пережидают. Потом они встают и идут дальше.

Я достаю из кабутце несколько яблок, кексы и бутылки с водой и кладу их в верхний отсек к фотоаппаратам. Потом я вытаскиваю запасной аккумулятор для мобильного телефона, вставляю наушники и прокручиваю плейлист. Я останавливаюсь на «Ratamahatta» группы «Sepultura».

Я смотрю на дорогу. Машины, словно муравьи, тащатся вверх по ней, и она кажется бесконечной.

Я нажимаю поочередно на «Play» и на «Repeat».