Читать книгу - "Линия красоты - Алан Холлингхерст"

— Но ведь откроем танцы мы с тобой, так, Джеральд?

— Разумеется, любовь моя! — поспешно ответил он, блеснул улыбкой, торопливо обнял ее и полетел прочь.

Около шести Ник вышел прогуляться. Вечер был сырой, пасмурный, и мокрые листья покрывали тротуар. Ник нервничал, как и все, плохо представляя, как вести себя с главой правительства и что ей говорить — и в то же время уносился мыслями в завтрашнее утро, когда все останется позади и можно будет спокойно припомнить и проанализировать все происшедшее. В соседних садах слышались глухие удары, словно раскаты грома, там запускали фейерверк. Время от времени над соседним домом взлетала ракета и рассыпалась в прах, осыпая мрак сверкающими искрами. Визжали и хлопали в ладоши дети в спортивных куртках. Ник шел куда глаза глядят, петляя и выделывая странные зигзаги; никто не догадался бы, куда он держит путь, да и сам он, оказавшись на ступеньках общественного мужского туалета, с хмурым удивлением огляделся вокруг, словно не понимая, как здесь очутился.

Некоторое время спустя, возвращаясь домой по Кенсингтон-Парк-роуд, он снова хмурился, недовольный своим вульгарным и небезопасным поведением, и прежде всего тем, что так много времени потратил на ожидание, и присматривание, и, наконец, на судорожные бессловесные движения в тесной кабинке… Ничего «небезопасного» в нынешнем смысле, разумеется, не произошло, однако это было незаконно и безрассудно. Хорош он был бы, если бы за несколько часов до приема угодил в полицию! Саймон из офиса уверял, что именно в этот туалет захаживал порой Руди Нуриев: конечно, это было бог знает когда, и все же Ник время от времени сюда заглядывал, словно надеялся пересечься со знаменитостью. Холодный ноябрьский ветер быстро сорвал с его приключения романтический флер, оставив лишь кислый привкус стыда. Дом, уже подготовленный к приему гостей, встретил его чистотой и тишиной; Ник быстро взбежал наверх, своей торопливостью словно извиняясь за опоздание.

Когда он спустился, гости уже могли появиться в любую минуту. Он вышел во двор, где, в огромном шатре, был устроен импровизированный танцзал: здесь стоял холод, который не могли разогнать даже мощные обогреватели. Вернулся в дом по переходу, затянутому коврами и увешанному фонариками и гирляндами, побродил по пустым комнатам, в свете свечей и запахе лилий напоминающим церковь или какое-то языческое святилище. Постоял у зеркала, вглядываясь в свое отражение: в новом вечернем костюме и сияющих ботинках и все равно — тень среди теней. В кабинете обнаружил Рэйчел и Кэтрин: они сидели друг напротив друга и мило болтали, ни дать ни взять гостьи, совершенно преображенные шелками и бархатом, украшениями и косметикой, и вздрагивали от каждого отдаленного грома фейерверка. Внизу послышались хлопки — официанты открывали шампанское.

— Принести вам выпить? — предложил Ник.

— Да, пожалуйста. И не мог бы ты найти моего мужа? — ответила Рэйчел.

В столовой, заставленной столами, словно ресторанный зал, Ник обнаружил Тоби: тот стоял с карточкой в руке и, шевеля губами, репетировал свою речь. Лицо у него было отчаянное.

— Главное, дорогой, не затягивай, — посоветовал ему Ник.

Тоби едва не подскочил от неожиданности.

— Ник, чтоб тебя!.. Знаешь, выступать перед дядюшками, тетушками и университетскими товарищами — одно дело, а перед премьер-министром — черт побери, совсем другое!

— Не паникуй, — посоветовал Ник. — Мы все тебя поддержим.

Тоби мрачно усмехнулся.

— Как ты думаешь, нет надежды, что ее в последний момент вызовут на какой-нибудь саммит?

— Боюсь, все саммиты сегодня состоятся здесь. По крайней мере, для твоего отца.

Ник прошелся между столов. Напротив каждой тарелки — сложенная в виде митры салфетка и карточка с именем гостя. Разумеется, никаких титулов. Просто «Шерон Флинтшир».

— Мне очень нравятся эти фотографии.

— Ага, — сказал Тоби. — Это Кэт придумала.

На стене в столовой Кэтрин соорудила нечто вроде стенгазеты: наклеила на картонку фотографии Джеральда и Рэйчел: в середину — торжественное свадебное фото, слева — фотографии до свадьбы, справа — снимки счастливой семейной пары.

— Твоя мама здесь очень красивая, — сказал Ник.

— Ага. И папа тоже.

— И такие молодые!

— Точно. Знаешь, папе эта идея не слишком понравилась. Он не хочет выставлять напоказ перед леди хипповский период своей жизни. — Судя по фотографиям, «хипповский период» в жизни Джеральда ограничивался парой великолепных курчавых бакенбардов и галстуком в цветочек.

— Слушай, а сколько им здесь лет?

— Ну, папе в следующем году будет пятьдесят, так что… двадцать четыре, а мама, соответственно, на пару лет старше.

— Наши ровесники, — сказал Ник.

— Да, времени они зря не теряли, — грустно улыбнувшись, сказал Тоби.

— Особенно когда зачинали тебя, дорогой, — мысленно подсчитав сроки, заметил Ник. — Ты ведь был зачат в медовый месяц.

— Точно, — смущенно и гордо ответил Тоби. — Где-то в Южной Африке. Мама была девственницей, когда вышла замуж, это я знаю, и забеременела она через три недели после свадьбы. Все как по нотам.

— В самом деле, — сказал Ник: сам он был в семье поздним и долгожданным ребенком.

Тоби закусил губу и снова уставился в свой текст. Ник смотрел на него с нежностью: в расстегнутом пиджаке над малиновым поясом-камербандом, в тяжелых черных ботинках, с короткой стрижкой, от которой лицо казалось круглым, Тоби очень напоминал отца — только не молодого, а нынешнего, пятидесятилетнего.

— Знаешь что? — медленно заговорил Ник. — Я, кажется, знаю, что тебе нужно. Может быть… э-э… чуточку химии?

— А у тебя есть? — с удивлением и интересом отозвался Тоби.

Ник наклонился к нему и сообщил вполголоса, что у него немного завалялось.

— Бог ты мой! Спасибо тебе огромное! — виновато улыбаясь, проговорил Тоби.

В кабинет с шампанским они отправили официанта, а сами поднялись наверх, на ходу громко и оживленно болтая что-то о «репетиции». Вошли в прежнюю спальню Тоби, заперли за собой дверь.

— А что ты собираешься сказать? — поинтересовался Ник, высыпав на стол немного порошка.

В комнате стоял затхлый, нежилой дух — дух не терпеливого ожидания, свойственного гостевым спальням, а полной и окончательной заброшенности. Когда-то здесь жил маленький мальчик, но теперь он вырос, и комната умерла. Нет больше жизни ни в гардеробе красного дерева, ни в зеркале с позолоченной рамой, ни в школьных фотографиях, ни в старой одежде, которую Ник когда-то осмеливался мерить, а теперь об этом даже не вспоминал.

— Я хочу как-нибудь связать это с политикой, — ответил Тоби. — Ну, знаешь, безоблачное счастье и в семейной жизни, и в стране… что-нибудь такое.

— Хм… — Ник нахмурился, подравнивая дорожку кредитной карточкой. — Мне кажется, дорогой, лучше всего тебе говорить так, как будто леди здесь нет. И говорить нужно только о… о твоем отце и матери. Это их праздник, а не ее, и даже не только Джеральда.