Читать книгу - "Tanger - Фарид Нагим"

— Прости, прости, — шептал он, с бессмысленной силой прижимаясь к ней, не переставая двигаться, и чувствуя обидную невесомую пустоту между ног. — Прости меня, Паша.

Она «усмехнулась» животом и замерла.

— Так меня еще никто не называл.

Он приподнялся, поправил волосы у нее на лбу, убрал пряди с губ.

Упал на бок рядом с нею и ткнулся носом в плечо.

— Значит, так и надо было, — легко вздохнула она. — Нос тоже холодный.

Потом поддвинулась под него, бережно взяла мертвую ладонь с негнущимися пальцами, положила на бедро и «усмехнулась» животом.

Я ушёл от неё в четыре часа ночи. Она с облегчением отпустила меня. На улице было холодно, и я сильно мерз в легком плаще. Остановился помочиться и увидел в свете фонаря первые снежинки. Я так обрадовался им.

— За меня другие пра-поют ребята, за меня другие отдадут долги, — вдруг запел я.

Все казалось, меня кто-то окликает, я оборачивался и прислушивался.

Резкие порывы ветра, неожиданный и пугающе живой шорох листьев по краям тропинки, гул ветвей в парке под стенами монастыря.

Вдруг обнаружил себя вблизи метро. ВХОД. Двери замкнуты железными скобами. Развернулся и пошел куда глаза глядят. Поднялся к темной башенке на возвышенности и вдруг из резкого холода сразу переступил в тепло, это был воздухозаборник метрополитена. Оказывается, под ним тепло. Обрадовался открытию. Долго стоял, грелся под теплыми волнами, курил, как будто волнуясь перед встречей. Потом пошел искать подъезд, но в этом районе везде были кодовые замки на дверях. Увидел кошку в окне. Она следила за мной с пустым интересом. Видно было, что ей тепло. Нашел совсем старый дом, поднялся почему-то на четвертый этаж, сел на ступеньки. Мне теперь легко, просторно и не обидно было в своем теле, и я был благодарен ей за сочувствие и щедрость, этой Полине Дон.

И всё это время я как будто видел себя, Анвара, со стороны, и не верил всему тому, что со мной. Это не я, а какой-то чужой, и сейчас не я, ведь у меня все хорошо, я правильный человек, я не мог вот так вот сидеть в чужом подъезде, тяжело забываться, ронять голову, впадать в бредовые видения, опять ронять голову, курить от нечего делать, выпускать пустой дым сквозь картонные губы, вздрагивать, быстро подниматься при малейшем шорохе, принимать скучающий вид и ждать света в окошке, когда откроется метро.

Прилег и услышал свои наручные часы, подумал, что вот и весь мой дом. Лежал, и по тому, как темнело и светлело в глазах, понял, что к ним приливает и отливает кровь.

4.35

Страшно было чувствовать, как долго тянется время.

Смешно, когда Аселька первый раз села сверху, она замерла и сказала, надув губы: «Ну и что теперь, что дальше-то делать»?

— Двигаться, Аселька, как будто ты хочешь там найти что-то, например, дотянутся до чего-то, понять, что ли… смотри мне в глаза, не закрывай.

Так было неудобно с ней, ей было больно, она была тяжелей самой себя, неподвижная, все соединяла, непроизвольно сжимала ноги, с опаской прислушиваясь к тому, что в ней происходит, ей все мешало, щекотало, упиралось, кололо, и когда я кончил, она вздохнула с радостным облегчением.

— Так долго?! — сделала она какое-то свое открытие.

И вдруг сразу почувствовала себя взрослой женщиной Асель, осознала над тобой свою силу, с новой властной заботой стала все вытирать, высушивать, ласкать, с радостным бесстыдством рассматривать и поигрывать, присваивать с гордостью первооткрывателя, расспрашивать и шутить…

— Так все болит у меня… там, — со счастливым недовольством сказала она днем.

4.35

…никто, конечно, так не кончает, как Полина.

— Сейчас закричу, — предупреждает она. Но никогда не кричит громко, ей, наверное, только кажется, что она орёт.

Схватки такие сильные и длинные, что ему ощутимо больно внутри нее и кажется, что он очень большой, кажется, что и ты уже весь там, в этих упругих бесконечных жерновах.

Однажды, в момент такой радости, она своими руками раздвинула прутья решетки на спинке кровати и просунула голову.

И странно, что Полина рычала своим смехом, а Аселька горько плакала.

Но с ней это все произошло только спустя месяц наших взрослых отношений. Как-то случайно, наспех, на неудобном, не разложенном диване, в перерыве между чтением учебника и записью в тетради. Её тело вдруг стало легким и агрессивным, куда-то исчезли колени, локти, волосы, которые ты постоянно придавливал. Она вдруг вцепилась в меня с неожиданной силой, она ударялась и билась, она нечаянно нашла, наткнулась и уже дотягивалась, убегала куда-то мимо тебя, неистово стремясь к той бесконечно удаляющейся точке. Только теперь она начала понимать эту жалкую сладость взрослой женщины, эту вечную, невыразимую муку и дорожить ею, преданно благодарить и бессильно зависеть, презирать и снова покоряться ей. И от всего этого она умерла на мне, на моём плече умерла девочка с большой грудью, а потом уже горько зарыдала, и весь день молчала…

— Как же так, Асель? Как же так, а?! Пизда ты!

Так неожиданно, так горько и коротко она плакала, когда кончала… и тело моё всегда было на каком-то расстоянии, из-за ее больших грудей… и говорила, что любит меня… любимый, любимый мой… любимый два раза, потом — мама.

Ступени надо вытереть, вон картонка или газетка, плащ испачкал.

4.36