Читать книгу - "Другой - Юрий Мамлеев"

— Пора, пора! — подхватывал мелодично Аким Иваныч. Лёня ни о чем не спрашивал, только вздыхал и ковылял за ним. У него был пропуск на кладбище.

Вскоре они вошли в эту обитель тишины. И довольно быстро и юрко оказались у некоей могилы.

— Узнаете? — ощерился Аким Иваныч и указал на фотографию.

Лёня опять взвизгнул. На него, несомненно, смотрело лицо того самого незабываемого парня с кровавой ладонью, который упрекнул его в том, что у него нет «зрения ада».

— Это он? Это он! — заголосил Леня.

— Тише, тише, конечно он. Ладный такой, не правда ли?

— Я его боюсь, — Лёня оглянулся.

— Зря. Я же с вами. Те персонажи, которых вы узрели тогда, похоронены, но, разумеется, в разных местах. На Ваганькове — только двое. Вот этого и еще одного — помните, толстячок, который все время бормотал: «Помоги мне, Боже, помоги, поскорей расплыться по Вселенной». Его просьба, кстати, была уважена. Он расплылся. Хотите, покажу, где лежит угрюмый его прах?

— О, не надо, не надо, — чуть не завопил Леня. — Я и так его хорошо помню. Такой симпатичный.

— Да, да. В нем было что-то привлекательное. Даже сексуальное.

— А этот в аду? — сказал Лёня, с ужасом глядя на фотографию.

— Далеко не совсем. С ним гораздо сложнее. Любопытнейший персонаж — не даром он вас так напугал. Он еще многих напугает.

Под фотографией была подпись: «Дорогому, незабвенному мужу. Спи спокойно. Твоя Катя.»

Лёня пугливо бросил взгляд в сторону на огромный монумент из черного камня. Аким Иваныч заметил:

— А это знаменитый ученый, изобретатель. Совершеннейший идиот. Ничего кроме своей науки знать не хотел. Ни тебе Бога, ни тебе искусства — ничего. Одним словом, доизобретался.

Лёня стал почему-то оглядываться.

— Ну, хватит, мой друг. Достаточно. Надеюсь, теперь вы все поняли. Покинем это печальное место.

Обходя ямы, Лёня последовал за Акимом Иванычем. По дороге бормотал: «Значит, смесь сновидения и реальности была. Жгучая смесь.»

— Не совсем так, — поправил его Аким Иваныч. — Чуть-чуть так называемого сновидения, точнее… ну, не будем уточнять, а в основном — горькая действительность.

И Аким Иваныч вздохнул.

Лёня вдруг спохватился:

— Аким Иваныч, а как же самое главное: почему вы вернулись?

Аким Иваныч захохотал.

— Вот я и ждал, когда вы спохватитесь. Не забыли о главном. Так вот, юноша, я вернулся назад, потому, что меня никуда не пустили. Оказалось, я такое редкостное, самобытное и, не боюсь преувеличить, до сих пор никогда не бывшее существо, что для меня еще нет места в невидимых мирах. В видимом мире — нашлось, здесь каждая причудливая тварь найдет себе место, а дальше — никуда. Это в точности тот же случай, который произошел с вами: мы одной крови — ты и я! — и Аким Иваныч обнял Леню за талию. — Вот в чем разгадка моей к вам симпатии, юный друг. Такое, как с нами, не бывает даже раз в тысячелетие. Собственно говоря, никогда и не было.

Лёня после этих слов взвизгнул, споткнулся и чуть не упал перед Аким Иванычем на колени.

— Да как можно! — закричал он в страхе, размахивая руками. — Я же собачонка, Аким Иваныч, по сравнению с вами. Я это чувствую! — брызжа слюной, продолжал он. — Я человек простой, тихий и глупый, ну как может быть, чтоб такого человека на тот свет не пустили, что ему места нет во Вселенной.

Лёня шатнулся и припал к дереву.

— Да я в муравейнике место себе найду, не то, что во Вселенной, — прямо-таки шипел он.

Аким Иваныч, однако, осадил его.

— Возьмите себя в руки, вы же не баба. Я понимаю, вас это травмировало. Все разошлись, а вы остались.

— Но я же идиот, Аким Иваныч. Таким место есть. В чем же тогда дело? — влажные испуганные глаза его смотрели на Акима Иваныча, не отрываясь на суету.

— В общем, тупик в мироздании и в антропологии тоже.

— Какой бред! Какой ужас! — и Лёня покраснел, словно ему надрали уши. — А как вы-то?

— Что я? Меня уже третий раз не пускают. И, может быть, вообще никуда не пустят. Но я не горюю. Разве я похож на страдальца?! — и Аким Иваныч захохотал, обнажая золотые зубы во рту. — Страдальцы — они в XIX веке были, а сейчас для этого надо придумать слово какое-нибудь похлеще, из самых неописуемых глубин.

Лёня стараясь изо всех сил не показаться бабой, чуть-чуть бодро поплелся по дорожке за своим приятелем.

— Ничего, — не вполне человечьим голосом весело сказал Аким Иваныч, — в нашей ситуации есть много преимуществ, Леня. Когда-нибудь вы это поймете. И для нас приготовят в конце концов такую обитель… молчу… молчу.

— Значит, что-то произойдет, и я стану иным. Когда?

— Не задавайте инфантильных вопросов. Живите, как жили. Если считаете себя идиотом, так и считайте на здоровье. Взрыв произойдет помимо вашей воли…

— Я не думал, что я — это, оказывается, не я… — вырвалось у Лени.

— И не думайте. Не ломайте голову. Впереди — вечность.

И тихонечко, как все равно любящий папаша с сынком, они подошли к выходу.

— А вон и Сашок в машине меня поджидает, — и Аким Иваныч указал на малинового цвета автомобиль у ворот кладбища.

Лёня увидел маленькую фигурку человека, дремлющего у руля.

— Он не из тех… не с поезда? — беспокойно спросил Леня.

— Ни в коем случае, — успокоил его Аким Иваныч. — Близок к этому, но пока — нет.

— Аким Иваныч, а как же связь, должен же я знать…

— Ну, во-первых, я все ваши координаты знаю.

— Как вы знаете мои координаты? — по-детски спросил Леня.

— Дорогой мой, я за вами еще с вашего детства наблюдаю. Прямо, как только вы вылезли на свет.

Лёня растерялся и стал топтаться на месте.

— Во-вторых, за моими координатами вам не уследить. Так что связь будет верная, но односторонняя. Может, появится человечек от моего имени, Глебом зовут. Учтите.

— Да как же может быть такое существо, которому в мире нет никакого соответствия и понимания?!! Я брежу или живу, Аким Иваныч?!

— Вы опять за свое?.. До свидания и живите, — Аким Иваныч вдруг поцеловал Леню в щечку и в лобик, махнул рукой и направился к машине.

Сашок улыбнулся ему навстречу. Однако Аким Иваныч успел сунуть Лёне в карман газету, где черным по белому извещено было о небывалом крушении пассажирского поезда, которое произошло как раз в тот день, когда Лёня Одинцов уходил-то мира сего. Но, как оказалось, не безвозвратно.