Читать книгу - "Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой - К. Рехаге"

– Конечно, опасно. Некоторые погибают. Они застревают в песке, а припасов у них недостаточно. Хуже всего приходится зимой, когда здесь минус тридцать или ниже, каждый год кто-нибудь замерзает. – Он смеется. – С нами, уйгурами, этого не случается. Погибают обычно ханьцы, они плохо ориентируются в этих краях!

Я вспоминаю Тибет. Тамошние жители гордятся тем, что чужаки здесь плохо переносят высоту и лежат в постелях с головной болью, а тибетцам все нипочем.

Якуб идет рядом и болтает без умолку. Все его разговоры о том, как живется уйгурам. Я узнаю, что любой уйгур всегда будет вести себя дружелюбнее, чем ханец, а выходцам из народа хуэй вообще нельзя доверять.

– Все они ни то ни се, и по ним никогда нельзя понять, что они думают на самом деле! – ругается он. – Большинство из них даже не соблюдают рамадан! Посмотри на меня: мой начальник уже пробовал заставить меня пить в жаркие дни, но со мной это не пройдет.

Я вспоминаю хозяина отеля по имени Ма, с которым я познакомился в деревне на подходе к Пинлян. Я думаю о его головном уборе, о его улыбке и предостережении относительно характера уйгуров. Многие люди предупреждали меня об опасности, связанной с походом в Синьцзян.

Мне уже начинает казаться, что у Якуба как-то нехорошо сверкают глаза. У меня кружится голова. Я хочу есть и пить, я бы хотел остановиться и перекусить, но лучше уж я поскорее избавлюсь от моего спутника.

– Сколько денег ты тратишь в день? – спрашивает он неожиданно и смотрит на меня сбоку.

– Когда больше, когда меньше, – отвечаю я, потому что не хочу поддерживать этот опасный разговор. Но он не отстает.

– Когда ты придешь в Хами, ты увидишь, насколько там все дороже.

– Я постараюсь экономить.

Некоторое время мы молча идем рядом. Потом снова звучит его голос.

– А сейчас? Сколько у тебя денег при себе?

– Что за дурацкий вопрос? – Мои руки крепче сжимают ручки кабутце.

– Сколько у тебя денег?

– Двести юаней, – говорю я, помня, что мы здесь совершенно одни. Вдалеке я вижу дрожащий силуэт грузовика, приближающийся к нам. Я ускоряю шаги, дюны скользят мимо меня. Стоит жара, и у меня кружится голова. Я смотрю на навигатор: за сегодня мы уже прошли больше двадцати километров, почти не останавливаясь. Я бы хотел подыскать место для палатки. Но для этого мне сначала нужно избавиться от этого странного уйгура.

Я слышу, как он что-то бубнит за моей спиной. Он издает монотонные глубокие звуки, похожие на молитву, и конца этому нет.

Через минуту я останавливаюсь.

– Якуб, – цежу я сквозь зубы, – что ты там говоришь? Я не понимаю уйгурского!

– Я считаю твои деньги.

– Что?!

– Твои деньги! Я считаю их!

– Ну так перестань!

Он озадаченно смотрит на меня, но замолкает. Мы идем молча, время подходит к вечеру. Тени становятся длиннее, солнце опускается над пустыней и окрашивает ее в золото, а я спрашиваю себя, как именно меня угораздило оказаться наедине с этим человеком, который идет за мной по пятам со своими тяжелыми кожаными ботинками и колючим взглядом, да еще и считает мои деньги.

Я хочу отделаться от него.

Красный грузовик останавливается, из него выскакивают двое мужчин. Они хлопают Якуба по плечу и смеются, глядя на меня. Они интересуются, как нас сюда занесло, откуда мы друг друга знаем и какие у нас планы. Якуб покровительственно смеется и объясняет им, что я его немецкий друг. Я получаю от них улыбку и надеюсь, что они заберут его с собой. Но они уезжают без него. Когда они исчезают из вида, он поворачивается ко мне.

– Это мои друзья!

– Я знаю, Якуб.

Я больше не улыбаюсь. Я смотрю себе под ноги, стараюсь подавить головокружение и думаю о еде, воде и сне. Еще две тысячи шагов, еще тысяча, и я сверну с дороги и повезу кабутце по гальке, и мне будет все равно, что сделает Якуб. Я скажу ему, что не беру его с собой.

Я кошусь на него. Он не выглядит усталым и не потеет.

– Немецкий друг! – обращается он ко мне и останавливается. – Для меня было радостью идти с тобой рядом, но я должен тебя покинуть.

«Наконец-то», – думаю я.

– Ах, – произношу я вслух.

– Я подожду, пока один из моих друзей не захватит меня с собой.

– Хорошо, Якуб. Удачи тебе!

– Удача понадобится тебе, а не мне! – Он запускает руку в карман брюк и роется там. – Я рассчитал твои деньги. Тебе не хватит до Хами!

И прежде чем я вижу, что он достает из кармана, я понимаю, насколько глубоко я ошибался в нем.

– Нет, Якуб! – кричу я поспешно и обеими руками отталкиваю купюры, которые он собирается мне дать. – Пожалуйста, не надо, я не могу принять твои деньги!

Мы спорим, и мне удается убедить маленького дальнобойщика, что его дружба для меня важнее денег. Мы вместе дожидаемся следующего грузовика. Водители замечают его и машут руками, машина останавливается, подняв огромное облако пыли, дверь открывается.

– До следующей встречи, мой немецкий друг, – говорит Якуб, и я отвечаю ему искренне:

– До следующей встречи, мой уйгурский друг.

Мы жмем руки и улыбаемся друг другу, потом он взлетает по ступеням в кабину и закрывает за собой дверь. Грузовик рычит, трогается и с грохотом катится по дороге. Я смотрю ему вслед.

Потом я медленно тащу кабутце в глубь пустыни. Я нахожу хорошее, безветренное место, собираю палатку и ставлю перед ней табурет. Так как я зверски голоден, я открываю сразу кукурузу и фасоль и за пару секунд проглатываю содержимое обеих банок.

Только я улегся в палатку, как у меня начало тянуть живот. Где-то внутри появилась резь и ломота, по спине побежали мурашки, все тело начало трясти. «Наверное, виновата фасоль», – думаю я, выползая из палатки в темноту ночи.

В пустыне стоит тишина. Я расхаживаю мимо палатки, смотрю на сияние звездного неба и, когда боли не прекращаются, ложусь верхней частью туловища на табуретку и запихиваю в рот два пальца. Ничего не выходит.

Пока я давлюсь и кашляю здесь один в пустыне ночью, я думаю о маме.