Читать книгу - "Линия красоты - Алан Холлингхерст"

— Боже, какая же я дура! — проговорила она.

Ник смотрел на нее, а она — на него. Стыд в нем боролся с гордостью — гордостью за искусный обман.

— Согласись, он и вправду классный парень, — сказал он.

Кэтрин снова села; вид у нее был возмущенный.

— Я больше так не думаю, — отрезала она.

— Он тебе нравился, пока ты считала, что он обманывает меня, — осторожно начал Ник, — но сразу разонравился, когда оказалось, что он обманывает тебя.

У него промелькнула мысль, что за хитроумным обманом непременно должно скрываться что-то очень простенькое, возможно, даже грязное, а нечто неожиданное, удивительное и прекрасное, напротив, должно маскироваться самыми простыми средствами. К какому разряду относится их с Уани роман, он додумать не успел.

— Конечно, это все ради него, — пояснил он.

— Не понимаю, как он это выносит?

— Секретность? Или меня?

— Ха-ха.

— Ну, что касается секретности… — Как правило, Ник был не слишком хорош в спорах — не умел приводить логические доводы и аргументы даже в пользу своей позиции, не говоря уж о чужой; но доводы в пользу Уани он повторял себе неоднократно, пытаясь убедить самого себя, и поэтому теперь отчеканил без запинки: — Он — миллионер, он — ливанец, единственный ребенок в семье, у него есть невеста, а отец его — настоящий психопат.

— А как все это началось? — продолжала расспрашивать Кэтрин; от его ответа она отмахнулась, видимо сочтя доводы слишком очевидными или, напротив, чересчур сложными. — И сколько уже продолжается? Я хочу сказать… боже мой, Ник!..

— Э-э… около шести месяцев.

— Полгода! — Ник не понял, слишком много это или слишком мало. — А эта бедная француженка, она-то ждет… Надо ей написать!

— Ничего подобного ты не сделаешь. Пройдет год, и эта бедная француженка выйдет замуж за одного из самых завидных женихов в Англии.

— Ага, за ливанского гомика с отцом-психопатом…

— Нет, дорогая. За очень красивого и очень богатого молодого человека, который сделает ее очень счастливой и подарит ей много-много чудесных детей, — твердо ответил Ник.

— А ты?

— Что я?

— Когда он женится на своей бедной француженке, ты будешь трахать его в задницу, как раньше?

— Разумеется, нет, — раздвинув непослушные губы в улыбке, ответил Ник. — Я буду жить своей жизнью, а он своей.

Кэтрин покачала головой.

— Ох уж эти мужчины! — проговорила она.

Ник неловко рассмеялся, понимая, что его одновременно осуждают и жалеют.

— В самом деле, Кэтрин, обещай, что никому об этом не расскажешь.

Кэтрин задумалась, склонив голову набок — больше для того, чтобы подразнить Ника, но не только. Он понимал, что с ней сейчас происходит. Тайная, запретная любовь как нельзя лучше отвечает ее склонностям и убеждениям; однако она поражена обманом и обижена тем, что Ник ей не доверял. В наступившей тишине вдруг ясно послышался скрип ступенек и стук шлепанцев — шаги Ник узнал сразу. Он закусил губу, сморщился и наклонил голову, словно в молитве. Уани шел к себе — должно быть, переодеться; переодевался он необычайно часто, словно старался соблюдать этикет, на который все прочие здесь давно махнули рукой. А может быть, дело было не в этом — просто новые, тщательно отглаженные белые льняные брюки или яркая шелковая рубашка служили зримым извинением для его внезапного подъема сил, живости и энергии: он словно уходил со сцены и тут же возвращался под гром беззвучных аплодисментов. У двери Ника он остановился — они с Кэтрин видели тень на полу — поколебался, видимо удивляясь, почему дверь закрыта. Затем вошел к себе, закрыв за собой дверь, и несколько секунд спустя на двери звучно щелкнул запор. Засовы в этом доме гремели и грохотали так, что свежий человек от этих звуков испуганно вздрагивал.

Ник и Кэтрин замерли, напряженно глядя на закрытую дверь. Ник представил, как Уани высыпает на стол дорожку кокаина, подравнивает ее точными аккуратными движениями, приближает к ней лицо, закрывает глаза… В этом тоже был свой ритм, схожий с ритмом любовного свидания. Но, должно быть, Уани занимался этим в ванной: из его комнаты не доносилось ни звука.

Когда он наконец снова спустился вниз, Кэтрин сказала:

— Бисексуалы — это же просто кошмар. Это всем известно.

— Ну, я не думаю, что так уж всем… — сказал Ник.

— Ужас какой — знать, что твой парень никогда не будет любить тебя, и только тебя!

— Я не уверен, что это нам так необходимо, — проговорил Ник не вполне искренне: ему самому мечталось именно об этом, но он понимал, что это едва ли возможно. И не все ли равно, делить возлюбленного с женщиной или с наркотиком?

— Он говорит, что тебя любит, но у тебя еще больше, чем обычно, причин ему не доверять. — В сущности, Уани никогда не говорил, что любит его, и Ник тоже перестал говорить о любви, ибо после его признаний всякий раз наступало неловкое молчание. — Знаешь, я удивлена: мне казалось, он совершенно не твой тип.

Ник пробормотал что-то неопределенное.

— Я хочу сказать, он ведь белый и университет окончил.

Ник улыбнулся. Он был смущен — не разговором о сексе, а тем, что Кэтрин выпытывала у него нечто гораздо более глубинное и интимное.

— По-моему, — сказал он, — он — самый красивый человек из всех, кого я знал.

— Дорогой мой! — протянула Кэтрин с упреком, как будто он сказал что-то очень ребяческое и глупое. — Неужели ты серьезно?

Ник смотрел в стол, хмурился и молчал.

— Да, кажется, понимаю, о чем ты, — продолжала Кэтрин. — Он и вправду красавчик… точнее, если честно, пародия на красавчика. — Она улыбнулась: — Дайка мне карандаш. — И в блокноте Ника, на чистом листе, мгновенно набросала карикатуру — буйные, густо зачерненные кудри, высокие скулы, пухлые губы, влажные оленьи глаза с неправдоподобно длинными ресницами. — Вот! Нет, подожди, подпишу… — И нацарапала в углу: «Ванни от Котенка».

— Совсем не похож, — сказал Ник, с горечью сознавая, что карикатура очень похожа.

— М-м? — с сомнением откликнулась Кэтрин.

— Я могу сказать только одно: когда он входит в комнату — как позавчера, помнишь, когда он опоздал к обеду, а мы в его отсутствие болтали о нем, ты его критиковала, я делал вид, что соглашаюсь — так вот, стоило ему войти в комнату, и я подумал: вот все, что мне нужно. Он рядом со мной — и я счастлив. И что мне за дело до всего остального?

— Знаешь, Ник, — задумчиво проговорила Кэтрин, — это ведь очень опасно. Мне кажется, это просто безумие какое-то.

— Ты же художница, — сказал Ник, — неужели ты не понимаешь?

Много раз он пытался вообразить реакцию слушателей на свои откровения: воображал изумление, недоверие, ужас, негодование — но только не то, что с ним станут спорить.