Читать книгу - "Женские убеждения - Мег Вулицер"

Она и сама не знала, почему решила в тот день, поздно вечером, позвонить домой, пока ждала в Чикаго самолета. Просто слишком одиноко было сидеть в аэропорту – над головой гундосил телевизор, до вылета еще оставался целый долгий час. Трубку сняла мама.

– У тебя все в порядке? – спросила Лорел после быстрого обмена приветствиями.

– А почему ты спрашиваешь?

– Голос у тебя какой-то…

– На самом деле, не в порядке, – ответила Грир. – Я в аэропорту в Чикаго. Хотела погостить у Зи, но передумала. Вечером прилечу в Нью-Йорк, а что дальше – не понимаю.

Голос ее сорвался.

– Приезжай домой, – пригласила мама.

В Публичной библиотеке Макопи было тихо, но, хотя в библиотеке и должно быть тихо, здешняя тишина была в духе ресторана-неудачника, который скоро закроется. Даже при дневном свете в помещении царил полумрак, за стойкой дремала старшеклассница – в ее помощи никто не нуждался. А вот в задней части библиотеки находилась Детская комната имени Эммануэля Гилланда – Бог ведает, кем там был этот Эммануэль Гилланд. Именно здесь Грир в детстве обнаружила «Трещину во времени» и долго сидела за столом из светлого дерева, полностью погрузившись в этот тщательно выстроенный мир. Поблизости валялась парочка кресел-мешков в виниловых чехлах, из них сыпался синтетический наполнитель. В тот день, когда Грир, потерянная и неприкаянная, вошла в эту комнату вслед за мамой – та была в полном клоунском облачении: нос, парик, костюм в горох, огромные башмаки – она услышала, как переговариваются родители и детишки, дожидаясь спектакля.

Грир вошла с опаской: мама пригласила ее сегодня с собой, потому что спектакль должен был состояться прямо у них в городе. А Грир, которая плохо понимала, почему вообще согласилась на предложение матери приехать к родителям на несколько дней и очухаться – приехать в дом, который, по большей части, был для нее очень скверным домом – внезапно согласилась еще и посмотреть, как Лорел исполняет роль библиотечного клоуна. Но ее тяготила эта затея, она боялась, что мать будет выглядеть нелепо.

Детишки устроились на ковре, Грир села в уголочке на одно из кресел-мешков – выглядело оно ненадежно. В луче света, в котором плясали пылинки, Лорел прыгнула на свое место перед зрителями и произнесла:

– Бобренького вам утречка, дамы и господа.

Грир поспешно отвернулась, как бы давая дурацкой шутке пролететь мимо по воздуху, подобно очередной пылинке. К ее удивлению, послышался смех.

– Клоун, почему вы сказали «бобренького»? – осведомился мальчуган лет четырех. – Надо говорить «добренького»!

– А вот и сказала! – отрезала Лорел. – Бобренького утречка!

– ВЫ ОПЯТЬ ТАК ЖЕ СКАЗАЛИ! – завопил мальчуган, к нему присоединились другие – все они орали на ее маму-клоуна, а та смотрела на них с невинным выражением на лице и прекрасно владела ситуацией, чего Грир раньше за ней не замечала.

Но дело даже не в том, что Лорел оказалась дельным клоуном. Спектакль длился час, в хорошем темпе, были тут и бутылочки, из которых она брызгала водой, и волшебная палочка, и нарочито-неуклюжее жонглирование, и даже уморительное падение на ковер, а в самом конце – «чтение» книжки-картинки без слов, под названием «Фермер и клоун» – а по окончании дети остались, чтобы пообщаться с библиотечным клоуном. Грир смотрела, как ее мама посадила на колени мальчика и девочку одновременно.

– Я хочу тоже стать клоуном, когда вырасту, – поведала девочка.

– И я, – мечтательно сказал мальчик, закинув назад голову и прикрыв глаза. – И звать меня будут… клоун Клоун.

Как так могло получиться, что Грир понятия не имела, насколько детям нравятся мамины спектакли? Что они завидуют библиотечному клоуну, что она для них – значимый человек? Грир сейчас испытывала одни лишь угрызения совести: они душили, захлестывали.

– Мам, ты отлично выступаешь, – сказала она, когда они вышли на улицу и сели в машину. – Я понятия не имела, как проходят твои представления.

– Ну, будешь иметь, – настороженно сказала мама, вставляя ключ в зажигание и заводя машину. – Оно не вредно.

– Нет, правда было прекрасно, – подтвердила Грир. А потом тоскливо выдохнула в серый полуденный воздух: – Почему я этого раньше не знала?

– Чего, что я умею жонглировать? И брызгать водой из бутылочки?

– Да нет, не этого. – И вдруг, ощутив свирепую жалость к самой себе, она спросила: – А почему ты ни разу мне ничего не показывала, когда я была маленькой?