Читать книгу - "Озеро Радости - Виктор Мартинович"

Обнажив торс, Натан раскидывает руки по сторонам, закрывает глаза и делает несколько глубоких вдохов. Из толпы выстреливает тенорком, таким, каким обычно на Комаровском рынке рекламируют свежие огурчики, только что из Ольшан:

— Если ты святой, пусть они мне тачку найдут! — Тенорок на полтона ниже поясняет окружающим: — Угнали мне тачку неделю назад. «Ауди», бочка. Так милиция говорит, что точно ее уже не найдут. Что слишком ходовая модель. И ее уже по Дагестану новый владелец катает! — Он снова обращается к блаженному: — Верни мне тачку, э!

Натан вдруг открывает глаза и говорит, вкладывая в каждое слово невероятную силу и вес. Только смотрит при этом не на спросившего тенора, а Ясе в глаза.

— Вы все просите у Неба исполнить ваши желания! Все время! Хочу! Хочу! Хочу! Вы и Бога-то придумали только для этого! Не зная, что ваши «хочу» Он давно уже исполнил! Что вы уже имеете все то, о чем думали! — Натан повышает голос и подается вперед, его руки взлетают вверх, он потрясает ими: — Если вас и нужно чему-то учить — это благодарности! Благодарности! Получили что-то? Идите и благодарите! Подарили вам — вернитесь к дарившему! И скажите спасибо! Спасибо!

Ясю по шее подирает мурашками.

Натан закидывает голову вверх, его татуированные руки превращаются в продолжение плеч. Он зажмуривается и начинает кружиться. Его вращение с каждой секундой становится все быстрее и становится сложным танцем — проскальзывая на пятке, Натан помогает себе носком второй ноги. Это похоже на многократно ускоренное мевлеви, в котором плавность заменена энергией, а облака ткани, окружающие фигуру дервиша, уступили мельканию мускулистых рук.

Всем глядящим вдруг становится очевидно, что они стали свидетелями чуда, выходящего за пределы физических возможностей человека, ибо любой из зрителей не сделал бы и трех полных кругов в одной точке с зажмуренными глазами. И когда у многих возникает ощущение, что Натан то ли уже приподнялся над землей, то ли вот-вот воспарит, рядом вырастают три кряжистые фигуры, которые обыденно сбивают его с ног и заламывают крылья за спину, в наручники. Толпа стремительно рассасывается — никому из зевак не хочется попасть в протокол. Скрутив нарушителя порядка, его волокут вниз по ступеням, причем один из милиционеров тянет смятые куртку, брюки и свитер. «Мы тебя предупреждали? Предупреждали? — негодует возглавляющий операцию майор. — Ну все, готовься, Иисус, теперь — гарантированная пятнашка!»

Яся пытается пробиться к Натану, но сержант на входе в станционный опорняк объясняет ей, что «гражданин Москвы» задержан и увидеться с ним до суда не дадут даже консулу. И что после отбытия минимум двухнедельного ареста он будет посажен на поезд и депортирован.

* * *

ПАЗик на Малмыги распирает от детского плача. Хриплый ор наполняет автобус, как горячий воздух — баллон воздушного шара. Еще чуть-чуть, и тяжелая машина лопнет на лоскутки, разрываемая энергией слез. Время от времени раскаты плача купируются короткими злобными распоряжениями:

— Молчи, я кому сказала! Молчи, тварь ты мелкая! Сил моих нету, ну! Молчи!

Кричит одетая в голубой пуховик девушка, вступившая в материнские права, едва-едва выйдя из дочерних обязанностей. На ее лице такое выражение, как будто она была уверена, что раннее замужество несет радость, покой и чувство защищенности, а оказалось, что это все — про жизнь с алкоголиком, приводящим в дом дружков, про разрисованные зайцами обои на съемной квартире и утопленный малым в унитазе новый кредитный телефон. Она глобально обижена на Вселенную. Иные ее реплики подкрепляются глухими шлепками, после которых плач затихает на секунду, а затем взрывается еще громче.

Чтобы не ночевать в Вилейке, Яся выехала в половине четвертого утра, с легким рюкзачком, в котором собраны вещи на сутки. Завтра вечером она должна быть в Минске, ведь послезавтра — приемный день для передач отцу и ее рабочая смена. Яся не хочет спать, она хочет захотеть спать. Она хочет уткнуться лбом в ледяное стекло, провалиться в небытие и подремать хотя бы сорок минут.

— Ты в бар опять потащился, да? — надрывается девушка в пуховике. — В бар? Да? Ну как нет? Ну да же! Да! Ой, да знаю я, как ты на вокзале! Знаю, как ты по малой вышел! Уже пятнадцать минут нет тебя! Пятнадцать минут пи-пи не можешь, да? Да ты белую жрешь там, мудень! Свою всю пропил, мою теперь спускаешь?

Ребенок перешел на визг, но мама уже сконцентрировалась на другом ребенке, вызывающем в ней куда больше ненависти:

— Давай быстро ноги в руки и вали обратно в автобус! Данька плачет! У него истерика из-за тебя, козлонавта! Я его уже замахалась по жопе бить! Что в туалете? Я вот тебе сейчас покажу в туалете! Я тебе сейчас, скотобаза, покажу! — мама застегивает пуховик и выскакивает из автобуса, оставив крохотного мальчика на сидении одного.

По платформе расхаживает галка. Птица вообразила, что на грязном перроне вилейкинского вокзала она может найти что-то съестное. Она пробует одно за одним: выплюнутую кем-то жвачку, размякший в талом снегу окурок, конфетную обертку. Ее поиски настолько тщетны, что становится непонятно, как в принципе могут выжить птицы в эту беспросветную зиму, в этом закатанном в тротуарную плитку городе. И почему они не улетят? Ведь могут! В отличие от людей, у птиц есть крылья. Поковыряв клювом сигаретную пачку, галка грузно подпрыгивает, поднимается на крыло и уходит покато вверх, в серый картон неба. И вдруг становится понятно, что улететь, по-настоящему улететь, галке невозможно. Небо всего одно.

Потеряв из виду маму, ребенок прекращает плакать и начинает тихо поскуливать. Равнодушный водитель заводит ПАЗик — ему кажется, так семейная драма разрешится быстрей. Яся смотрит на влипшего в окно мальчика. Тот весь превратился в глаза, сканирующие зеркальные стекла вокзала в поисках родненьких, слишком занятых своей разборкой, чтобы помнить об оставленной на дерматине живой душе.

Яся присаживается рядом с ребенком, гладит его по голове и приговаривает:

— Не бойся, Данька. Мама сейчас вернется. А пока — посмотри туда. Видишь Луну? — Идеально ровный диск выглянул из-за облака и сияет на утреннем солнце свежеотчеканенной латунью. — Видишь справа на Луне пятнышко? Оно еще слегка темней всех остальных? Это — Море Ясности, Данька. На его нижнем берегу, выше и левее Моря Спокойствия, находится Озеро Радости, или Lacus Gaudii. Добраться до него очень просто, — голос девушки вздрагивает и хрипнет. — Нужно сесть в лодку. И плыть от Озера Сновидений по диагонали.

Она вытирает мальчику слезы своим мизинцем, а затем обнимает его и слегка покачивается с ним из стороны в сторону. Как если бы они сидели в лодочке, поддерживаемой фиолетовыми волнами.