Читать книгу - "Страна изобилия - Фрэнсис Спаффорд"

— Мама! Послушай-ка, — сказал Макс — он сидел за столом, прислонив свою книжку к банке с рябиновым вареньем.

Макс не проявлял выдающихся способностей к алгебре, в шахматы играл не особенно хорошо, не мечтал о том, чтобы смотреть в телескопы, не глядел жадными глазами на Вычислительный центр, подобно многим детям в Академгородке. Максу нравилось читать, читать, читать — все, что попадется в руки, от глупых стишков до приключенческих рассказов, а особенно — все труднопроходимое, острое, все, что давало ему пищу для размышлений. Лучшего подарка, чем книга, для него нельзя было придумать. Он смеялся взрослым шуткам, которые, как ей казалось, пока еще не способен был понимать, и по его неожиданно басовитым смешкам она ясно представляла себе мужчину, которым он станет, мужчину, которому если и суждено в чем-то добиться успеха, то в области слов. Это ее беспокоило. Здесь было прекрасное место для подрастающего физика, но для подрастающего поэта? И есть ли такие места вообще? По крайней мере дома, в Ленинграде, ему было бы лучше. Эта мысль не покидала ее: о том, какие преимущества он, ее маленький заложник, которого она, принимая решения, таскает за собой повсюду, может получить, если сегодня все пройдет так, как она ожидала.

— Мама!

— Что?

— Знаешь, я уже к концу книжки подхожу, это научная фантастика, и там у них есть такое место, которое исполняет желания, как золотая рыбка, только тут инопланетяне со своей техникой, и это очень опасно. Ну вот, значит, там один глупый человек и один сильный, и глупый сразу как бросится и давай загадывать. Загадал такое огромное желание, чтобы все во всем мире были счастливы, но тут его эта инопланетянская штука раздавила. Вот я и думаю, может, это на самом деле эта самая… ну, как ее…

— Метафора?

— Что? Я имею в виду, такая вроде картинка перевернутая. Ну, понимаешь. Нашей жизни.

— Покажи-ка.

Зоя облизнула пальцы, и Макс протянул ей книжку через стол, на котором стояли черный хлеб и кефир. “Счастье для всех!.. Даром!.. Сколько угодно счастья!.. Все собирайтесь сюда!.. Хватит всем!.. Никто не уйдет обиженный!.. Даром!.. Счастье! Даром!..”

Она перевернула книгу, взглянуть на корешок. “Пикник на обочине”. Ну-ну.

— Может, это совпадение, — сказал Макс.

— Нет, не совпадение. Это автор умничает, совсем как ты. Ладно, давай, литератор. Быстренько, раз-два. Пошли, пора уже.

У входной двери квартиры Макс, как обычно, обреченно продемонстрировал, что в его ранце лежат домашняя работа, тетрадки, учебники, карандаши. В десять лет он терял предметы с такой потрясающей легкостью, что казалось, будто все сумки и карманы, к которым он имеет какое-либо отношение, соединены с потайными выходами из космоса повседневности. Он взял привычку разводить руками и поднимать брови, когда вещи исчезали, изображая озадаченность, словно фокусник на сцене, и вряд ли это нравилось его учительнице.

Она надела пальто поверх лабораторного халата, они завернулись в шарфы, натянули перчатки и шерстяные шапки. Стоял конец зимы, но все равно на улице было около минус пятнадцати, сухой сибирский холод.

Улица Терешковой была взбаламучена и представляла собой море замерзшей черной грязи. Лучше пойти в школу другой дорогой, позади и между многоэтажек, по снежным дорожкам, над которыми высились деревья. Снег был уже старый, скрипел и хрустел под ногами. Небо было сланцевотемным. Из дома впереди слева по-прежнему поднимался столб пара, из окна квартиры, где доведенный до отчаяния жилец раскроил трубу парового отопления, чтобы стало немного теплее. Их дыхание поднималось столбами поменьше. Нос Макса заострился, превратившись в ярко-розовую точку. Мимо, между черными вертикалями сосен, пронеслась на лыжах стайка программистов — вжик-вжик-вжик. На ту сторону Морского проспекта, по хрустящей корке, туда, где в полумраке светились темно-красным и охрой дома повыше качеством, а обшитые деревом балконные лоджии посверкивали огоньками, словно окошки гарема из “Тысячи и одной ночи”. Выше по холму, там, где Президиум, только-только поднималось над горизонтом солнце — апельсин-королек; внизу, там, где Обское море, во тьме почти ничего не было видно. Зимой самые закаленные катались у берега на коньках, еще во льду имелись проруби для подводной рыбной ловли.

Школа № 21 стояла в лучшем районе города, среди домов академиков. Здесь тротуары были расчищены, и они влились в поток детей с ранцами, тащившихся туда же. Насколько она видела, других родителей тут не было. Макс тоже последние два года ходил в школу самостоятельно, но сегодня она хотела дойти с ним до самых ворот, проследить, как он пройдет внутрь, под идиотским плакатом, на котором Ильич поглаживает по головкам детей.

— Макс… — начала она.

— Гляди, вон тот профессор, с которым ты танцевала, тебе машет.

Она посмотрела на ту сторону улицы и действительно увидела там Леонида Витальевича, который выбирался из своей зеленой “волги” и дружелюбно махал ей рукой. Сделай этот жест любой другой, в сложившихся обстоятельствах он был бы открытым проявлением солидарности, но в отношении Леонида Витальевича никогда нельзя было понять, что он заметил или предпочел заметить. Этот человек, рассказывали, пытался задать математическую задачу каждому из кандидатов, когда в его институте решали, кого выдвинуть в Академию наук, — как говорили, искренне не понимая, что все предопределено с самого начала. С Зоей он всегда был очень любезен, хотя общие межинститутские семинары уже довольно давно не проводились. Кибернетика больше не стояла на стыке наук. Она улыбнулась и помахала в ответ; но Леонид Витальевич, видимо, попал ногой на скользкий пятачок, потому что свалился кучей — ба-бах, — так что остались видны только черное пальто и раскинутые ноги. Старая ворона, помятая, перья торчат. Его водитель кинулся к нему, помог подняться, повел его вверх по дорожке к профессорской столовой.

Один из пары мальчишек постарше хихикнул. Его друг весело стукнул его кулаком в плечо.