Читать книгу - "Обрученные с Югом - Пэт Конрой"

— Это мое личное дело.

— Если у Клеа Саттерфилд есть сын по имени Аарон, я хотел бы с ней поговорить. — Я начинаю терять терпение.

— Клеа Саттерфилд моя жена. Ни у меня, ни у Клеа нет никакого сына. — Голос у мужчины ледяной.

Далеко, в штате Небраска, где я никогда не бывал, разгорается короткий, но жаркий спор. До меня доносятся приглушенные голоса, по ним можно судить, что борьба идет отчаянная. Затем я слышу в трубке голос женщины, она явно возбуждена попыткой сорваться с короткого поводка, на котором ее держит муж в замкнутом жизненном пространстве.

— Это Клеа Саттерфилд, — говорит она. — Мать Аарона.

— К сожалению, у меня для вас, мэм, плохие новости. Аарон умер сегодня в гостинице, в Сан-Франциско.

Продолжать я не могу, потому что меня прерывает крик искреннего горя, несколько секунд длится этот вопль, первобытный, почти нечеловеческий.

— Тут какое-то недоразумение, — выговаривает она между рыданиями. — Аарон всегда был очень здоровым мальчиком.

— Аарон умер от СПИДа, миссис Саттерфилд. Думаю, он стеснялся говорить о своем диагнозе.

— Наверное, вы хотите сказать — от рака, — поправляет она меня. — Вы хотите сказать, что Аарон умер от рака?

— Врачи говорят, что от СПИДа. Я не доктор, но врачи поставили диагноз: СПИД.

— Рак косит всех подряд. Я не знаю семьи, которую он обошел бы стороной. Это бич нашего времени. Аарон что-нибудь сказал перед смертью? Простите, не знаю вашего имени.

— Меня зовут Лео Кинг. Да, он просил передать родителям, что очень любил вас обоих. Обоих. И мать, и отца.

— Он добрый мальчик. Всегда думал о других. Где он сейчас? Его тело, я имею в виду.

— В городском морге. Запишите название похоронного бюро, с которым нужно связаться, и они приготовят тело к отправке на родину для погребения.

Я даю ей телефонный номер и название похоронного бюро, которое занимается подготовкой тел людей, умерших от СПИДа.

— Мой мальчик был прекрасен, вы согласны? — спрашивает миссис Саттерфилд.

— Да, красивее редко встретишь.

— Даже рак не обезобразил его.

Я слышу какой-то посторонний шум и спрашиваю ее:

— В чем дело?

— Это мой муж, Олин. Отец Аарона. Он плачет, я должна идти. Это правда, мистер Кинг, что перед смертью Аарон сказал, что любит обоих, и меня, и отца?

— Да, это были его последние слова, — лгу я. — До свидания, миссис Саттерфилд. Я католик и закажу мессу в память о вашем сыне.

— Мы пятидесятники.[98]Прошу вас, не надо мессы. Предоставьте нам молиться. Предоставьте нам похоронить его. Мы сделаем это по своим старым обычаям, как у нас полагается.

— Миссис Саттерфилд, — во мне снова закипает кровь, — ведь это вам и вашему мужу следовало быть рядом с Аароном, когда он умирал. Вам, а не мне. Так велит старый обычай. Так полагается.

Она вешает трубку, а я утыкаюсь лицом в ладони.

— Я не имел права так разговаривать с этой бедной женщиной. Так нельзя, — говорю я Молли.

— Конечно, так нельзя. Ей повезло, что не я говорила с ней. Уж я сказала бы все, что думаю о ней и о ее чудовище муже.

— Он тоже страдает.

— Хорошо ему страдать там, в Небраске. В комнате четыреста восемьдесят семь гостиницы «Девоншир» было бы труднее. Пойдем ужинать, орава проголодалась.

Ровно в полночь дверь моей спальни открывается. Я приподымаюсь, чтобы включить лампу у кровати. Входит Молли Ратлидж, она несет свою красоту, как сокровище, которое может причинить беду, может изменить навсегда жизнь мужчины. Еще она несет два бокала, и, когда ставит их на стол, я улавливаю запах «Гран Марнье».[99]Молли снимает пеньюар и остается в шелковой прозрачной ночной рубашке. Я не могу не поблагодарить Творца за то, что он весь свой талант вложил в создание женщины и справился так божественно. Молли втягивает нас в двусмысленную ситуацию, и это мне не очень по душе, но осуждать ее я не в силах. И все же я слишком дорожу нашей дружбой, чтобы подвергать ее опасности только потому, что непутевый муж Молли воспылал аппетитом к длинноногой бразильянке в два раза моложе его.

Красота Молли классическая, безупречная, врожденная, а у меня лицо, которое лучше прикрывать рядом с ней. Она — первая красавица среди чарлстонок нашего поколения, а я — простой пехотинец, который знает свое место В обществе.

Молли смотрит на меня, отпивая из своего бокала.

— Итак? — произносит она.

— Я могу привести тебе тысячу причин, почему нам лучше вовремя остановиться, Молли.

— Например?

— Сестра твоего мужа спит наверху с братом моей жены. По-моему, заниматься любовью в подвале при таких обстоятельствах — дурной тон.

— А по-моему, вполне. Чем еще заниматься девушке при таких обстоятельствах?

— Мы оба несвободны. Я крестный отец твоей дочери. Я был шафером на твоей свадьбе.

— Скажи, что ты не любишь меня, и я уйду.

— Да, я не люблю тебя. Я всегда был неравнодушен к Тревору По.

— Очередная твоя дурацкая шутка. Я ожидала подобного. А теперь я ложусь рядом с тобой.

— Я боюсь за тебя.

— С чего бы это? Я большая девочка.

— Я боюсь, что после этого все изменится. Жизнь станет другой.

— Я и хочу, чтобы все изменилось. И жизнь стала другой. — Она подходит к кровати и гасит свет.

Этой ночью я открываю для себя, почему все религии осуждают сладкий, колдовской грех прелюбодеяния. Когда я вхожу в Молли, когда все клетки моего тела оживают, отзываясь на ее горячую, живую плоть, мне кажется, что мы заново творим Вселенную, двигаясь вместе, бормоча вместе, дрожа вместе. Мой язык становится ее языком, губы сливаются, сердца стучат в такт. И когда наконец я истекаю огнем и влагой, Молли хрипло стонет в ответ. Из меня рвутся слова, которые я вынашивал двадцать лет и не надеялся прошептать наяву, на ухо этой женщине, и она отвечает мне своими тайными словами. Я падаю рядом с ней. Молли целует меня в последний раз и, собрав свои одеяния, как оперение, покидает меня, обнаженная. То, что началось как грех, закончилось как священнодействие. Лежа в одиночестве, я понимаю, что был прав — моя жизнь навсегда изменилась.