Читать книгу - "Среда обитания приличной девушки - Галина Хованова"

Правда, ребенком я была почти примерным. Ну, лизала заиндевевший забор на морозе — было. Иногда капризничала — но очень редко. И то потому, что бабушки родителей не заменят. Скучала я по ним очень сильно и страстно хотела их скорейшего возвращения.

Обдумав тот факт, что ребенок жил не пойми как за полярным кругом, бабушки решили отправить меня на Рижское взморье, тем более там, в Риге, нашлись какие-то дальние родственники, готовые дать приют несчастному младенцу и сопровождающим лицам. Причем в июле месяце, когда на взморье запросто можно купаться.

И мы поехали. Я, моя бабушка с папиной стороны — Анна Александровна (царство ей небесное) и… сейчас попытаюсь определить степень родства третьего члена концессии (тоже, конечно, царство небесное).

Это был муж сестры моего деда по маме. Поняли? У отца Людмилы Ивановны, Ивана Васильевича, была сестра — Клавдия Васильевна. А у нее был муж. И звали его очень оригинально — Флор Агафонович. Вот он с нами и поехал, потому что рижские родственники, у которых можно было остановиться, как на грех, оказались именно его родственниками.

Воспоминания пятилетнего ребенка чаще всего расплывчаты и неопределенны, но ко мне это абсолютно не относится. Я стала себя прекрасно помнить лет с трех, поэтому к пяти я уже так натренировалась в самоидентификации, что ясно помню не только события, но и погоду, запахи, вкусы и тому подобное далее.

Рига меня потрясла. После правильного, хоть и живущего в смешении стилей от классицизма до барокко и питерского модерна Петроградского района Рига показалась мне городом сказочным, далеким от бытовой рутины, тем более что жить нам довелось в самом центре — а это что? Правильно, романский стиль и готика. Узкие улочки, башни, сцепляющиеся петухами-флюгерами в небе, богато декорированные дворцы. Ну как есть город из сказок, которых я к тому моменту прочитала уже довольно. В пять-то лет. А с собой у меня была книжка «Малыш и Карлсон», и, читая перед сном, я могла смотреть в окно на островерхие черепичные крыши и даже пыталась искать там домик человека с пропеллером.

На пляж нужно было ездить на электричке. Путь неприятный, потому что, несмотря на будние дни, народу в электричку набивалось много; люди потели и толкались. Одна радость скрашивала дорогу — я точно знала, что, когда мы выйдем на перрон, бабушка купит мне мороженое — и весь путь до непосредственно пляжа я смогу с наслаждением кусать большое эскимо. У нас такого мороженого не было — питерское-то все равно вкуснее, но то было необычным — надо же, эскимо, и не маленькое, кругленькое в серебряной бумажке с надписью красной краской «Эскимо» (причем бумажка скручена как конфетный фантик), а большое, прямоугольное, в хрусткой калечной обертке с иностранными буквами. Его хватало как раз до пляжа.

На пляже бабушка раскидывала подстилку, ставила сумку с бутербродами и сбрасывала сарафан, потому что купальник был уже на ней, Флор Агафонович сразу отправлялся переодеваться. Купальников на пятилетних девочек тогда было днем с огнем не найти, поэтому снять платье и остаться в трусах — дело минутное.

В этот день все так и было. Флор Агафонович степенно удалился в сторону кабинок для переодевания. Мужчина он был диабетный, габаритный, посему достаточно медлительный. Бабушка уже раскинула покрывальце, а я доела свое мороженое и тоже разделась.

Что такое Рижское взморье на том месте, куда мы ездили? Это длинная-длинная полоса песчаного пляжа, простирающаяся на километры. Через каждые пятнадцать метров на пляже стоят скульптурные композиции из трех круглых мусорных баков (латыши были уже тогда гораздо культурнее нас и не бросали огрызки, окурки и бумажки и даже не зарывали их в песок). С одной стороны пляж омывало Балтийское, так сказать, море — на тот момент теплое и прозрачное. И мелкое, естественно. То есть дойти, чтобы искупаться, — устанешь. Но мне, по сути, младенцу, было хорошо плескаться и так, на теплом мелководье. Строить песчаные фортеции и вообще развлекаться по мере сил.

С другой стороны песчаной полосы росли сосны. Роняли шишки и иголки на песок и создавали сказочную кружевную тень, причудливо меняющуюся под легкими дуновениями балтийского ветерка.

Если хорошенько покопаться в песке, то можно было найти красивый камушек. Или даже крошечный янтарь.

Так вот, вернемся к бабушке. Бабушка дала мне в руку бумажку от мороженого и наказ — выбросить. Я, как послушная девочка, взяла бумажку, пошла к левой группке баков, выбросила бумажку и повернула обратно. Дошла до места — нет бабушки. То есть — вот была бабушка на подстилке — и ее нет. И подстилки тоже нет.

Я пошла вдоль ряда лежащих тел ее искать. Долго шла — нет бабушки. Остановившись и хорошенько подумав, что ушла я, пожалуй, далековато, я повернула обратно. И опять долго шла, вглядываясь в лежащих отдыхающих.

Наконец наступил момент, когда я для себя точно определила — я потерялась. Все стоящие трехштучными группками баки были совершенно одинаковы — синие, круглые, на одинаковом расстоянии. Лежащие тела были тоже одинаковыми — они равномерно поворачивались под теплым июльским солнышком.

«Угу, — подумала я, — что-то жарковато. Пойду-ка я искупаюсь».

И пошла. И искупалась. Далеко не заходила, потому что — как же! — техника безопасности.

Познакомилась с какими-то детьми, с которыми мы минут сорок весело катались с горки в воду. Потом за ними пришла мама и увела. Предварительно она критически осмотрела мои сгорающие плечи и подозрительно спросила:

— А ты с кем?

— Вон, вон там лежит моя бабушка! — со всевозможным энтузиазмом ответила хитрая я, показывая пальцем в сторону ряда подстилок на краю пляжа.

— А-а-а! — протянула женщина и, успокоенная, ушла.

Потом я погуляла еще немножко. Потом немножко поискала бабушку. Потом погуляла еще немножко. Потом добрые дети, с которыми я опять познакомилась, накормили меня еще одним мороженым. И я, в очередной раз расставшись с детьми, как порядочная, выбросила бумажку в бак.

А потом мне чего-то взгрустнулось. И я пошла и села в тенек под соснами. Зарылась ногами в песок, поглубже натянула на уши панамку и стала делать животных из сосновых шишек. Мимо шли люди на электричку. Они смеялись, разговаривали, кое-кто, из особо любопытных, спрашивал про взрослых, которые со мной.

— Бабушка писать пошла! — небрежно махала я рукой в сторону спрятавшегося вдалеке в кустах сортира. Люди смущались и отставали.

Солнышко уже светило не так ярко, в тени я уже даже начала подмерзать в своих трусах.

Тут в моей голове сформировалась мысль, что неплохо было бы уже ехать в Ригу. Отсутствие денег меня не смущало. Потому что дети до шести лет могли ездить бесплатно. Смутила меня единственная вещь — не столько отсутствие одежды, сколько обуви, потому что пришлось бы идти до перрона по дорожке, усыпанной сосновыми иголками и шишками.

Поэтому я поймала за руку проходящего мужика и, глядя на него наивными серыми глазами, сказала:

— Мне кажется, я потерялась…