Читать книгу - "Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37 - Татьяна Соломатина"

Как только заведующий отделением патологии прикрыл за собой дверь в ординаторскую обсервации, интерн поднялся с диванчика, а Мальцева подскочила со стула.

– Что с вами, Татьяна Георгиевна? – слегка насмешливо произнёс Денисов, ласково глядя на заведующую отделением обсервации.

Как не запрещала себе Мальцева краснеть, но тут она уже ничего не могла поделать – её залило по самые уши.

– Что вы себе позволяете?! – взвизгнула она и тут же рассмеялась, потому что ну уж очень напомнила сама себе профессора Елизавету Петровну. Приехали. Истерики. Краска в лицо бросается. Уж не приливы ли?

– Я ничего такого себе не позволяю, – вкрадчиво, но не утрачивая лёгкого флёра насмешливости, проговорил интерн. – Я, Татьяна Георгиевна, всего лишь хотел позволить себе помыть чашки. Вот, видите? – он продемонстрировал ей свою чашку. – Моя. – И вот… – он аккуратно сделал пару шагов к столу.

– Оставайтесь на месте! – приказала ему Мальцева.

Интерн застыл. Улыбнулся. И медленно, плавно дотянулся до стола.

– Даже моей растяжки и гибкости не хватит, чтобы, оставаясь на месте, достать вашу чашку.

Нелепым, едва ли не клоунским движением Татьяна Георгиевна подвинула чашку в направлении интерна. Он, как и прежде оставаясь на месте, взял её.

– И вот – ваша, – констатировал он. – Моя – в правой руке. И ваша – в левой. Две грязные чашки. Чтобы их помыть, я должен пройти к умывальнику. Вы отмените приказ оставаться на месте?

– Да.

Она, стараясь не смотреть на него, села на стул и схватила верхнюю из кипы историй. Денисов помыл чашки, поставил их в шкаф и, опершись на столешницу кухонной панели и скрестив руки на груди, уставился на Татьяну Георгиевну.

Некоторое время длилось обоюдное молчание. Лишь Татьяна Георгиевна шелестела страницами.

– Не хотите ли рюмочку коньяку, Татьяна Георгиевна?

– Нет! В рабочее время пить не положено! И это Родина коньяк, а не ваш! – Мальцева несла глупости, листая историю и совершенно не понимая, чья она, зачем оказалась в этой кипе на столе, и вообще – почему она сама, Татьяна Георгиевна Мальцева, не идёт домой, если её кабинет разгромлен и спать ей фактически негде? Да и дел у неё особых… Ах, да, Родин просил подстраховать. Да нужна ему её страховка, как зайцу валенки!

– Вы и не на работе. Я только вам предложил. Родин не жадный.

– Кстати, что вы здесь делаете, Александр Вячеславович?! – заведующая резко навела фокус на интерна, надеясь, что её взгляд достаточно начальствен и никоим образом не намекает на всё произошедшее между ней и Денисовым.

– Я здесь… – он необычайно забавно огляделся вокруг себя. – Дежурю я здесь, Татьяна Георгиевна. Вашим же распоряжением до конца месяца я поставлен в график вместо Линькова.

– Да?.. Извините. Ну, если вы здесь дежурите, то идите и… И сделайте вечерний обход!

– В половине первого ночи? Татьяна Георгиевна, я уже сделал вечерний обход. В девять вечера.

Мальцева отложила историю, откинулась на спинку стула и в упор посмотрела на Денисова.

– Александр Вячеславович, вам что, доставляет удовольствие, когда я чувствую себя идиоткой?! То я оказываюсь у вас на кухне, ночью, с голой задницей, то вы мне делаете предложение руки и сердца, то…

– … моете мою чашку! – подсказал Денисов.

– Где вы научились быть таким… Таким… Таким спокойным и…

– И упрямым. Это врождённое, Татьяна Георгиевна. Я не учился. Генетически получил. От мамы и папы.

– Кстати, о вашем нелепом предложении! – Мальцева почувствовала себя в своей колее, потому что появился повод поехидничать.

Ехидство, ирония, сарказм – вот за что цепляется сильный человек, неожиданно дав давно запрещённую самому себе слабину.

– Вообразите, что я согласилась, и что? Как бы вы повели знакомить меня с мамой и папой?! Я себе представляю! – она немного деланно расхохоталась.

– Не думаю, что мои родители стали бы требовать у вас паспорт.

– То, что я намного старше вас, не просто бросается в глаза. Это швыряется в глаза, налетает шквалом, долбит по глазам, как перепад давления по травмированной барабанной перепонке.

– Как вы избыточно метафоричны этой ночью, Татьяна Георгиевна. И как прекрасны!

Он стоял всё так же, скрестив руки на груди и опершись на столешницу кухонного уголка. И был всё так же спокоен, мерзавец!

– Кроме того, моих родителей за каким-то чёртом понесло в Антарктиду.

– В Антарктиду? – недоумённо переспросила Мальцева. – Зачем? Они полярники?

– Они забавные, упрямые и энергичные люди. И несмотря на вышеперечисленное – спокойные. Им, видите ли, захотелось постоять на Южном полюсе. После того как они там постоят, то, полагаю, ещё с полгода будут таскаться по Южной Америке… Чтобы согреться. Мой отец – достаточно известный фотожурналист. А мама – так получилось – журналист самый обыкновенный. Она пишет тексты к его фотографиям. Или он иллюстрирует её тексты. Это так переплелось, что уже нельзя сказать наверняка. Они толкают свои творения в разнообразные толстые иллюстрированные журналы. Как отечественные, так и зарубежные. Они совершенно поглощены друг другом и работой. Им нет никакого дела – в самом прекрасном смысле этого словосочетания – до моей жизни. В двадцать один год они вручили мне ключи от бабушкиной квартиры и сказали, что отныне моя жизнь – это моя жизнь.

– Вы что, не общаетесь?

– Почему не общаемся? Мои родители – мои лучшие друзья. Я всегда могу зайти к ним в гости… ну, в смысле, всегда, когда они в Москве. Равно как и они ко мне. И мы всегда можем обратиться друг к другу за помощью. Хотя они ещё ко мне за помощью ни разу не обращались, должен признать. И слава богам, – Александр Вячеславович трижды поплевал через левое плечо и трижды постучал по столешнице.

– Так не хотите им помогать? – едко сказала Татьяна Георгиевна.

– Так не хочу, чтобы возникали ситуации, когда они будут нуждаться в моей помощи.

– Нет, даже когда я совершенно не должна выглядеть идиоткой, вы всё умеете так перевернуть, что я выгляжу идиоткой!

– Но очень красивой иди…

В дверь без стука внёсся Родин. Он был уже без халата, в одной голубой пижаме. Весь потный и взлохмаченный. Рыжие патлы соломой торчали в разные стороны. Александр Вячеславович тактично прервался на полуслове.

– Что там?! – слишком поспешно поинтересовалась Татьяна Георгиевна.

– Ничего. Роды первые, срочные, тридцать девять-сорок недель, передний вид затылочного предлежания, первый период родов, воды целы, схватки по двадцать-двадцать пять, через семь-десять, – автоматически протараторил Сергей Станиславович. – Но там такой концерт! – Он закатил глаза. – Нет-нет, не волнуйтесь, в отделении тихо. И там не концерт. А скорее инсценировка в стиле старика Хичкока. Юля перестала вопить и колотить себя по животу и планомерно изводит Светлану Николаевну и Игоря Моисеевича. Больше, разумеется, Светлану Николаевну. Наша славная Вера Антоновна пребывает в шоке.