Читать книгу - "Лица - Джоанна Кингсли"

— До свидания. Я тебя навсегда запомню.

— Мы встретимся снова, — пообещала Жени.

— Может быть. Но если я к тому времени ослепну, то сохраню твой облик в уме.

— Джордж, — горло так сдавило, что она едва смогла выговорить имя. — Можно… можно я тебя поцелую?

— Пожалуйста, — ответил он юношеским фальцетом, бросаясь в объятия.

К тому моменту, как Жени встретилась с доктором Ортоном, ее чувства оказались совершенно растрепанными. Он позвонил из главного педиатрического отделения, сообщив, где его найти.

— Жаль, что покидаете нас, — врач поднялся навстречу и протянул морщинистую руку. — Редко встретишь человека с таким, как у вас, призванием.

Жени поблагодарила, тщетно подбирая слова, выразив свою признательность, как сказав, многому он ее научил.

Доктор Ортон взглянул на нее сверху вниз. Голубые глаза сверкнули из-под растрепанной белой шевелюры:

— Обращайтесь, если в будущем чем-нибудь смогу вам помочь.

— Доктор Ортон, — начала Жени и взглянула на педиатра. — Могу я спросить у вас совета?

Врач серьезно наклонил голову:

— Присядьте.

— Это не отнимет у вас больше минуты, — она быстро рассказала о волчьей пасти Хаво. Что выявил ее поверхностный осмотр. Что юноша жил с небогатыми родителями в Огайо.

Врач внимательно выслушал ее, подумал с минуту и сказал:

— Если мальчик сможет приехать в Нью-Йорк, я его осмотрю.

Жени порывисто сжала Ортону руку, вызвав тем самым у него подобие улыбки.

— Успехов вам в Гарварде, — пожелал он.

Жени уже повернулась, чтобы уйти, но врач положил ей руку на плечо:

— Сейчас вам трудно. Я с сожалением узнал о смерти вашего друга. Крепитесь. Впереди серьезная работа.

Весь день Жени держалась. Но вечером, когда услышала по телефону голос Пела, дала чувствам волю. Говорили больше часа. Она рассказала о слепнущем мальчике. Пел мягко заметил:

— У него имя, как у твоего отца.

Жени кивнула телефону, и слезы еще сильнее хлынули из глаз. Дар речи она снова обрела, лишь когда Пел в третий раз спросил, хочет ли она, чтобы он приехал на похороны? Она ответила, не нужно, но мысленно пожелала, чтобы он был рядом и разделил с нею горе утраты.

На следующий день Жени, между Бернардом и Григорием, сидела в церкви на передней скамье. О возвращении опекуна она узнала в половине девятого, поднявшись на кухню и застав его там в темно-сером летнем костюме. Лицо бизнесмена выражало необыкновенную усталость.

Несмотря ни на что, присутствие Бернарда в церкви приносило Жени утешение. Она держала Григория под руку. Тело старика обмякло. Всю службу тот не сводил глаз с алтаря, время от времени отрешенно крестясь и беззвучно шевеля губами.

Но в конце, когда священник стал читать молитву, препровождающую Соню ко Всевышнему, вскочил и закричал:

— Она моя! Соня — моя жена! Родная Сонечка!

Григорий все плакал, и когда Жени выводила его из церкви и сажала в лимузин. Следом за ними шел Бернард.

После небольших поминок для домашних, Бернард удалился к себе в комнату. Следом за ним вышла Жени и в коридоре настойчиво прошептала:

— Мне нужно с вами поговорить.

Глаза опекуна казались водянистыми, выцвели от недосыпания.

— Не сейчас. Я совершенно выжат. Завтра. Обещаю, поговорим обо всем, — он улыбнулся и нежно погладил ее по щеке. — Странно, что Сони больше нет с нами.

Жени прижалась к его груди, и Бернард слегка обнял. Но даже получая у него утешение, в душе она сопротивлялась тому, что казалось ей лишь сиюминутным облегчением.

На следующее утро Григорий постучал в дверь ее гостиной и пробормотал, что мистер Мерритт ожидает в библиотеке. Высохший, будто жизнь выпустили из его тела, старик казался невесомым. Шаркая ногами и глядя в пол, он провожал Жени.

Жени еще не бывала в этой комнате, которую Бернард называл «святая святых». Лишь два раза ей удавалось заглянуть в дверь: та перед ней тут же захлопывалась. Но Жени знала, что в библиотеке опекун хранил самые драгоценные свои экспонаты. Помещение было подобно личной часовне, где Бернард молился самому ценному из своих богатств.

Она ощутила робость, постучав в дверь, и поежилась, взявшись за ручку в ответ на его «Входи!»

Опекун поднялся из кожаного кресла. На нем был расшитый халат, на шее наподобие галстука повязан шарф. Таким неофициальным она еще Бернарда не видела. Даже на ногах, под пижамными брюками, пестрели тапочки.

— Чай? Кофе? — жестом он указал ей на стул напротив.

— Спасибо, я только что позавтракала.

Он налил себе еще чаю. Коллекционный, с узорами серебряный чайник был привезен из Англии. Красноватая жидкость заструилась из носика — в настоящий китайский фарфор.

Бернард откинулся на сияющую угольной черной обивкой спинку кресла, давая отдых голове. Луч солнца коснулся его волос и окрасил седину в золотистый оттенок. «Как на портретах старых мастеров эпохи Ренессанса», — подумала Жени. Книги в кожаных переплетах стояли по стенам до самого куполообразного потолка.

— Ну вот, моя дорогая. Тебе нравится хранилище моих драгоценностей?

Вместо ответа Жени смогла лишь кивнуть головой. Между книг на полках покоились ценнейшие экспонаты. Она заметила иллюстрированные рукописные издания, оригиналы литографий Пикассо, старинную русскую Библию. На мраморном пьедестале возвышалась мраморная нимфа без одной руки — единственное в мире из сохранившихся скульптурных изображений подобного рода. Бархатные шторы прятали наиболее дорогие и ценные экспонаты. За толстым стеклом Жени разглядела первую страницу Бытия из Библии Гутенберга. Дальше — анатомические рисунки Леонардо да Винчи.

Выше, там, куда достать можно было с высокой библиотечной лесенки, древесно-зеленая портьера в полтора фута вышиной и раза в два большей ширины, укрывала сокровище Бернарда, которое он не захотел открыть даже в ответ на вопросительный взгляд Жени.

— Эта комната стоит гораздо дороже, чем любая другая таких же размеров во всех Соединенных Штатах. Если не во всем мире! — провозгласил он с яростной гордостью. — Все здесь — настоящие сокровища. Каждое из них бесценно!

Выпрямившись, словно король на троне, Бернард повернул голову, чтобы убедиться, что его слова произвели должный эффект. Он заметил, что Жени похорошела: девическое очарование с годами уступило место зрелой красоте — черты лица не просто намечены, а отшлифованы великим мастером.

— Хочу вас спросить… — под взглядом опекуна она запнулась.

В этой комнате Бернард имел власть над всем, даже над словами и временем. Приходилось дожидаться, пока он не позволит ей заговорить.

Он не обратил внимания на ее промах: