Читать книгу - "Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин"

Скрипнула заиндевелая дверь. Вошел, переваливаясь, Ермакан. Старики так и выставились на председателя аулсовета. <Может, какая-нибудь весть от Андамаса?>

- Принес вам одну... бумагу, - улыбаясь, сообщил Ермакан.

- Что за бумага?

- Не знаю. Написано: <Бузаубаку Тмакбаеву>.

Бузаубак выпучил бесцветные глаза, насупился:

- Вы разве не вычеркнули меня из списка?!

- Не боитесь. Что-то другое, должно быть. От Андамаса, видно, письмо.

От этих слов, старик со старухой едва не подскочили. Вскрыли конверт, вынули клочок исписанной бумаги и фотографию.

- Ойбай-ау, это же мой родненький! - воскликнула Айжан и прижала фотокарточку к груди.

Андамас сфотографировался в военной форме и с оружием. Видно, хотел и удивить, и обрадовать родителей. Старики жадно разглядывали фотографию, вырывали ее друг у друга из рук. Вчерашний аульный малец в заскорузлой шубе, в разношенных, стоптанных сыромятных сапогах теперь, в военной одежде, выглядел заправским джигитом.

Айжан плакала от умиления и радости:

- Мой родненький! Сыночек мой!

И не хотела выпускать из рук карточку. Все прижимала ее к себе.

Письмо было написано самим Андамасом, и Бузаубак дивовался: <Всего четыре месяца, как он из дому. В жизни никогда перед муллой не сидел. Как же он умудрился за такой срок грамоту одолеть?> В представлении Бузаубака грамота была недосягаема, как звезды на небе.

Фотография Андамаса ходила из дома в дом по всему аулу. Первым долгом Айжан показала ее Шекер. Девушка не могла оторваться от карточки.

- Какой он здесь красивый, - вздохнула она.

- Если хочешь, милая, - возьми! - неожиданно вырвалось у Айжан.

Шекер вспыхнула вся, выхватила фотографию, завернула в синий шелковый платочек и спрятала в нагрудный кармашек камзола.

Письмо Андамаса и Кусаина взбудоражило всю округу. Кое-кто из завистливых презрительно тянул носом:

- Э, чепуха все это! Ну, солдат! Так что, мало теперь таких солдат?

Однако на молодежь эти письма производили неизгладимое впечатление. Андамаса в ауле знали робким, тихим малым. И то, что он вдруг надумал учиться, поехал, поступил в красноармейскую школу и так круто преобразился, могло поразить кого угодно. Такие, как Шалдыбай, с детства выросшие с Андамасом и работавшие батраками у Рахимберды, после этих писем и фотографий совсем лишились покоя. Шалдыбай тысячу раз заставлял читать письмо приятеля. Каждый день ходил за Шекер, умолял еще раз дать взглянуть на снимок. Потом пятеро джигитов во главе с Шалдыбаем направили Андамасу письмо:

<Скажи в своей школе: пусть и нас примут. Я, Шалдыбай, сын Кырманбая, если живой буду, - в следующую осень обязательно прибуду к вам. Священная обязанность учеников вашей школы -охранять страну от врагов, а враги эти - баи, и с байским отребьем драться мы готовы!..>

Таково было первое письмо, полученное Андамасом из родного аула.

Весть от сына осчастливила Айжан. Бузаубак тоже вырос до небес. Фотография Андамаса досталась Шекер, а письмо - Бузаубаку. Отныне гордый отец крутился возле тех, кто знал грамоту. Встретив такого, он подавал помятый, потрепанный клочок бумаги и просил:

- Дорогой, от моего сына письмецо. Будь добр, прочти-ка. Письмо красноармейца читали охотно, и Бузаубак слушал, низко склонив голову. Единственный, кто крепко обидел его, был мулла Абдрахман.

- Буквы-то русские, - сказал он. - Я их не разбираю. Бузаубак опешил, не зная, верить мулле или не верить. А тот насупился, наверно, хотел его еще больше припугнуть.

- Да, почтенный, дурные времена настали. Письмен Корана, письмен священной веры мы уже и не видим. А это не письмо, это так - каракули сатаны! Бузаубак оскорбился. Этот плюгавый осмелился письмо его сына назвать каракулями сатаны?! Молча вышел он из дома Абдрахмана-муллы. А дома сказал:

- Жена! Отныне и близко не подходи к порогу муллы. Он оказался настоящей собакой! Я даже и рожи его видеть не желаю!

***

...В аул зачастил уполномоченный. В аулсовете каждый божий день собрание. Приглашали и Бузаубака, но он близко к себе никого не подпускал.

- Мне там делать нечего, дорогой,- говорил он обычно.- Меня-то теперь в списке нет. Вот вернется Андамас - он пойдет на ваше собрание. А пока как-нибудь обойдитесь.

Тогда пустились на хитрость. <Ойбай-ау! - поражались некоторые из активистов. - Разве отпу красноармейца прилично отсутствовать на собрании?!> После этих слов Бузаубак покрякивал и шел.

- Не ленись, старик,- подгоняла, подбадривала мужа Айжан. - Иди! А то невзначай навредишь нашему родненькому.

Таким образом, Бузаубак, года два не признававший никаких сборищ, после того как стал отцом красноармейца, не пропускал в ауле уже ни одного собрания.

Кто знает, всерьез ли, в шутку ли, но каждый раз, когда приезжал уполномоченный, Ермакан, раскинув руки, щедро улыбаясь, встречал Бузаубака, брал его под руку, неуклюжего, неповоротливого в старом задубе-нелом полушубке, усаживал на почетное место и начинал его торжественно представлять:

- Вот этот человек и есть наш почтенный Бузаубак, отец красноармейца. Сын его, Андамас, по собственному желанию учится в военной школе.

Уполномоченный в таких случаях обычно поднимался, пожимал Бузаубаку руку, а у старика в этот

момент голова не доставала до небес лишь чуть-чуть, ну, может, на толщину двух пальцев. У недоброжелателей его от зависти едва не лопались животы. Многие в это время мечтали непременно отдать своих сыновей в военную школу.

Осенью, когда убрали урожай, каждый сдавал излишек государству. Бузаубак встретился с Ермаканом, поинтересовался:

- А как же мне быть?

- Вы сами знаете, - ответил Ермакан.

Ну, конечно, он сам должен знать. Если Красная Армия - защита и опора трудящегося народа, а Бузаубак - родной отец одного из таких защитников, то ему, естественно, самому положено все знать.

- Что делать будем, жена? - посоветовался Бузаубак с Айжан, а та - запасливая, бережливая - дала понять, что не желает расставаться с излишками зерна. Всю жизнь проходили они в бедных, однако благодаря расчетливости и аккуратности Айжан никогда, можно сказать, особенно не бедствовали.

- Брось, жена, не жадничай, не скупись. Уполномоченный сказал, а я понял. Излишек положено сдавать государству. Мне, отцу красноармейца, не годится, как кулаку, зажимать лишнее. А у тебя, я знаю, имеется еще кое-что с прошлого года. На нас двоих хватит... Так что, жена, те два овина будем сдавать!

Разве раньше Бузаубак осмелился бы сказать такое? Да Айжан не дала бы ему рта раскрыть! Но теперь другое дело. Если Бузаубак - отец красноармейца, то Айжан -его мать. Если отец стремится укрепить честь и славу Красной Армии, то