Читать книгу - "Американка - Моника Фагерхольм"

— Где ты пропадала целую вечность? — прошептал Мике Фриберг ей на ухо несколько часов спустя.

— Ты о чем? — прошептала Дорис в ответ, нежно и проникновенно.

И тут начинается главный рассказ. Лето, когда я встретила Мике. Она успела. В самом деле, было еще лето. Несколько дней до начала школы.

Но Дорис уже испытала все.

Она повзрослела, но, прежде всего, стала более печальной. Одинокой и испуганной Дорис. Смертельно напуганной. Разве по ней это было не видно?

Комок в животе.

— Пошли, мы уходим, — прошептал Мике, и они ушли из сарая. Прошли по Второму мысу к берегу и уселись на веранде лицом к летнему морю, которое вдруг притихло.

Раньше днем… неужели это произошло в тот же самый день?

Лиз Мааламаа и президенты.

Сандра мертвая-амеркианка-Вэрн.

Кто-то испортил мою песню, мама.

Неужели это было в тот же самый день? Когда еще мир был таким красивым и таким спокойным, как сейчас? Таким правильным, думала Дорис на веранде на берегу, рядом с Мике.

— Кажется, я в тебя страшно влюблена, — прошептала она.

Мике рассмеялся и снова поцеловал ее. Или как это называется — чмокнул?

«С ним так радостно», — думала Дорис. И это было правдой. Рядом с Мике Фрибергом становилось радостнее на душе.

И в глазах других. Мике Фриберг. Кто бы не захотел быть вместе с тем, кто может сыграть «Dazed And Confused» с начала до конца и с конца до начала?

Итак, с наступлением осенней четверти года подтвердилось то, что началось в доме на болоте, летом. Гадкий утенок превратился в лебедя, дитя озера — в Королеву Озера. Детское оперенье исчезло. Она не была худой, скорее — пухленькой, словно бы сформировалась, и светлые волосы до плеч отливали рыжиной.

Яблоко, упавшее с дерева. И это не было недозрелое шхерное яблочко.

Женщина. Созревшая.

Иногда, когда она смотрела на себя в зеркало, то сама начинала смеяться.

Неужели это она?

Она обещала мне свое сердце, она обещала мне свою руку.

Она обещала мне свое сердце, она обещала мне свою руку.

Первый раз с Сандрой на школьном дворе после каникул.

— Поглядите-ка, кто нам оказал честь, — сказала Сандра равнодушно. Они стояли у выхода. — Этот Идиот. — Этим имечком, идиот, они называли Мике Фриберга между собой, с глазу на глаз, в прошлой четверти, еще до лета.

Сандра подошла к Дорис, которая после окончания уроков ждала Мике Фриберга перед зданием школы. Но та-то назначила встречу с Мике Фрибергом, а не с Сандрой, ведь Сандра была в отъезде — на Аланде или где-то еще, в Нью-Йорке? — и, значит, как обычно, понятия не имела, что происходит.

Дорис только было собралась ответить, но не успела, потому что Мике Фриберг, заметив ее, поспешил закрыть ее полуоткрытый рот своим собственным и заключил ее в объятия, которые не оставляли сомнений в том, как обстояли дела.

— Это Сандра, — сказала Дорис Мике Фрибергу. И Сандре: — Это Мике Фриберг. Мы теперь парочка.

— Вот здорово, — сказал Мике Фриберг равнодушно, — Дорис о тебе много рассказывала. Я очень хотел с тобой познакомиться. Но сейчас я спешу. Нам пора идти, попеть и поиграть немного.

Попеть и поиграть? Вот это новость! Это было написано у Сандры на лице.

— У Дорис красивый голос, — сообщил Мике Фриберг. — У меня есть ансамбль, она в нем поет. Называется Фольклорный ансамбль Мике Фриберга.

И немного позже во время утреннего собрания.

— Привет. Я — Дорис, а это — Мике, мы оба играем в ансамбле, Фольклорном ансамбле Мике Фриберга. Сейчас я спою несколько хорошо известных старых народных песен в новой аранжировке, это наша собственная аранжировка, аранжировка Мике. Вот, для начала — Я вышел разок на зеленый лужок.

И Дорис Флинкенберг попробовала голос и запела.

Но иногда, когда Дорис пела, она вдруг вспоминала обо всем: о Сандре, обо всем, что связано с Сандрой, и слезы текли у нее по щекам. Теперь это случалось все реже. Но иногда слез просто не было видно. Частенько она плакала «про себя», как пелось в одной дурацкой песенке, которую она раньше крутила на своем кассетнике, но которую она теперь уже редко слушала, потому что если в чем-то Дорис Флинкенберг и была одинока в этом мире, так это в своих невозможных музыкальных пристрастиях. «Тысяча упоительных танцев для больных любовью», «Наша любовь — континентальное дело», Лилл Линдфорс и все такое.

Даже Мике Фриберг этого не выдерживал.

Итак, как уже было сказано, слезы Дорис лила «про себя». И когда пела. Тоже. Но, как уже тоже было сказано, это случалось теперь все реже.

Фольклорный ансамбль Мике. Вот это была музыка. Но у Мике Фриберга было и много других интересов. Например, так называемый «мир литературы». То есть Мике Фриберг читал книги. Настоящие романы. Федора Достоевского и тому подобное. За лето он осилил все «Преступление и наказание».

— Можно разделить свою жизнь на до и после Достоевского, — заявил Мике Фриберг Дорис Флинкенберг. — Тебе тоже надо прочесть «Преступление и наказание».

— А это о чем? — спросила она.

— О вине и смирении. О возможности примирения. Всегда есть путь и возможность примирения. Вот что хотел сказать нам Достоевский. Человеку просто надо его выбрать.

— Что? — спросила Дорис Флинкенберг и на миг превратилась в знак вопроса.

— Я имею в виду, — неуверенно отвечал Мике Фриберг. — Ну, предположим, я кого-то убил, а ты — Соня, ты спасешь меня, и одновременно как бы и весь мир… Из тебя бы вышла замечательная Соня, Дорис.

— Кто это Соня? — спросила Дорис. — Какая такая Соня? — И Мике принялся объяснять Дорис Флинкенберг, что Соня в романе Достоевского была, хм, разудалая девчонка, проститутка, «или шлюха, проще говоря», женщина «с панели», растолковывал Мике, та единственная, кто верила, что в темной душе Раскольникова есть свет, и эта вера Сони, эта любовь Сони, которая была любовью на деле, а не на словах, она-то спасла Раскольникова…

И тут Дорис покатилась со смеху. Она смеялась и смеялась, так что слезы брызнули из глаз.

Хм…

Смеялась потому, что все было верно, но и неверно в то же время.

— Эй, я тебя не узнаю… — прошептал Мике Фриберг с тревогой. Он обхватил ее руками, и они снова принялись обниматься и целоваться.

— Никто не умеет любить так, как мы, — прошептал Мике Фриберг Дорис Флинкенберг после ее слез.

И. О нет. Мике, никакой он не придурок. Он такой заботливый и добрый. Придурок. Было бы намного проще, если бы он им был.

Он дарил радость. На самом деле.