Читать книгу - "X20 - Ричард Бирд"

Я поинтересовался у Люси Хинтон, почему она курит, и она сказала, это из-за того, что родилась в семье некурящих толстяков.

В начале пятидесятых ее мать еще подростком — из-за продовольственных карточек ее фигурка походила на песочные часы, — стала королевой красоты в Уэймуте. Мужа она встретила в девятнадцать, они поженились в феврале 1953 года, за три месяца до того, как сахар появился в свободной продаже.

— Тогда ее разнесло, — сказала Люси. — Она толстела, пухла, жирела, набирала вес. Она думала, что не может иметь детей, но в конце концов появилась я. До седьмого месяца никто ничего не замечал.

Для матери Люси еда была доказательством того, что она выросла, и вознаграждением за голодные годы.

— Она научилась готовить, — сказала Люси. — Она пыталась закормить нас до умопомрачения.

— Значит, она хорошо стряпает?

— Грегори, ты иногда такой дурной.

Она закурила, рассекая свет в моей комнатенке косыми струями серого дыма. Она всегда сидела на черном пуфике. Я устраивался на кровати, притулившись спиной к стене и уткнув подбородок в колени.

— Ожирение — это замкнутый круг, — сказала она, помахивая сигаретой. — Она хочет, чтобы все вокруг были жирными и рядом с нею не напрягались. Сестре моей уже кранты.

— Кранты?

— Пятнадцать лет. Пять футов четыре дюйма. Четырнадцать стоунов. При ходьбе хлюпает.

Люси была худа как щепка. Сигаретами она заменяла завтрак, большую часть ланча и все перекусы. Каждая сигарета была орудием в нескончаемой борьбе с матерью, и, хотя Люси было всего восемнадцать, она уже проявляла недюжинный талант в подобных схватках.

Вдох строго контролируется. На лице закрепляется неподвижная маска, а дыхание через рот достигается помещением металлической распорки между челюстями и закупориванием обеих ноздрей. Сигаретный дым вдувается в лицевую маску через равные промежутки времени, и техник подсоединяет новую сигарету, как только тестируемая сгорает до двадцати двух миллиметров. Электроды, подсоединенные к ЭКГ-мониторам, закреплены на груди и висках, потому что все надо измерить. В член воткнута трубочка, а под задницей установлена емкость, потому что все надо измерить. Все надо измерить, чтобы на результаты можно было положиться.

— Все это настолько бессмысленно, — сказал Джулиан.

Он был пьян.

— Результаты не имеют никакой ценности, потому что невозможно оценить напряжение, вызванное ограничениями. Пока не начнут набирать добровольцев, все это совершенно бессмысленно, потому что нельзя оценить эффект от принуждения. Ты ведь понимаешь? Может, принуждение и вызывает рак легких.

Я спросил, почему бы не найти добровольцев и вежливо не поинтересоваться, сколько те курят. Измерить у них скорость сердцебиения, и дело с концом.

— Потому что курильщики врут, — горько сказал Джулиан. — Курильщики всегда врут, сколько курят, поэтому на результаты нельзя положиться.

Каждый вторник и четверг я делал пробежку от квартиры над закусочной Лилли до Центра. Всего выходило около пяти миль, в гору и через подвесной мост, а потом по прямой до самого Лонг-Эштона.

На городской стороне моста, чуть подальше от дороги, в высокой кирпичной стене виднелись запертые железные ворота. Тогда, девять лет назад, зеленая краска начала облезать, а под ней проступала ржавчина. Я заметил ворота лишь потому, что прутья решетки сплетались в буквы ГС.

Они были заперты, отгораживали посыпанную гравием дорожку и кусты орешника, торчавшие там и сям из высокой травы. Сквозь листву мелькали фрагменты, из которых складывался дом. Ничего примечательного, простые кирпичи без всяких выкрутасов, и, насколько я рассмотрел, он был совсем отдельный, с одной стороны отгорожен от дороги, с другой выходил на овраг. Маленькие оконца заколочены.

Я смотрел через решетку и мечтал обрести свободу в одиночестве этого неприметного дома и запереть мир за этими воротами.

Люси всегда говорила, что хотя бы раз я должен был пробовать, и тут она была права.

Как-то раз в школе, после пятого урока, мой дружок Джон Рольф включил в спортзале пожарную тревогу, здоровенным мраморным шариком по прозвищу Мурад Жестокий расколотив стеклышко, на котором значилось “разбить в случае пожара”. В это время я как раз смотрел, как мисс Брайант курит “Эмбасси Ригал”. Услышав звонок, она сказала “твою мать”, швырнула сигарету в траву и помчалась устраивать пожарную перекличку.

Я подошел и подобрал сигарету, выкуренную лишь наполовину. Меня поразили равномерность ее горения и забористый взрослый запах. На фильтре красной дугой отпечаталась губная помада мисс Брайант.

Отчасти по собственному желанию, отчасти из-за того, что мисс Брайант сказала “твою мать”, я затянулся, как дядя Грегори. Вкус был чудовищный. Я попытался выпустить дым через нос, как мисс Брайант, подумав, что в этом вся фишка, но у меня ничего не вышло. Я выдохнул весь дым и продолжал выдыхать, пока не убедился, что все выветрилось. Тогда я сказал “твою мать”, отшвырнул сигарету и помчался на перекличку.

— Симпсон!

— Здесь, мисс.

Во рту у меня еще горчило от дыма. Я был в смятении. Я всегда считал, что взрослые курят оттого, что это приятно, однако это явная ложь. Возможно, в то самое мгновение я и утратил доверие к жизни.

— Послушай, я возьму кота.

Бананас все еще сидел у меня на плече, но, казалось, утратил охоту к кровопусканию. Он почти перестал шевелиться.

— Прости, Грегори, но это орел. Бананасу уготована большая палка.

— Я беру этого трепаного кота, понял? Твоя точка зрения мне ясна.

— Грегори, Грегори. Я понимаю, ты хочешь от всего отгородиться, и не вижу никаких причин навязывать тебе невинного и славного котенка против твоей воли, особенно после того, как выпал орел. Лучше от него избавиться от греха подальше.

— С меня хватит.

Я снял Бананаса с плеча, и он вдруг совсем утихомирился, так что я опять взял его на руки. Тео очень осторожно взглянул на меня. Он подбросил монету и не глядя поймал.

— Я ведь знаю, чем ты занимаешься, — сказал он.

— Что, прости?

Он посмотрел на монету в руке.

— Опять орел. Там, в Центре. Я знаю, что тебя просят делать. Сколько тебе платят?

— Я не желаю это обсуждать.

— Сначала немного, а потом повышают в зависимости от того, сколько продержишься? Я бы поступил так.

— Это конфиденциальная информация.

— Нельзя все от себя отпихивать, Грегори. Для такой расчистки пространства всегда слишком поздно.

— Я хочу не этого, — сказал я, но я лгал. Я хотел иметь много денег, чтобы купить большой одинокий дом по пути к мосту. Хотел запереть ворота и оставить мир за стеной.