Читать книгу - "Американка - Моника Фагерхольм"

Они ждали в машине, пока она подошла.

— Мы не нарочно, — извинилась Кенни.

— Мы смотрели смерти в лицо, — заявила Анна Шёлунд.

— Вот и неправда, — ответила Рита. Она услышала, как сказала это. Хотя и не собиралась. Просто с языка сорвалось. И доставило особое удовольствие. Этот ее лаконичный ответ произвел на них впечатление, она это заметила. Но как продолжать дальше, Рита, сами понимаете, не знала. Пустяки. Таков был скрытый смысл, но так не говорят. Поэтому она ничего не добавила. И это показалось странно. Во всяком случае, Анна Шёлунд и Кенни смутились больше, чем она сама.

Но торжествовала Рита недолго. Она тогда еще работала в киоске мороженого, где было два прилавка. Она устроилась на эту работу в самом начале лета. И вот Кенни и Анна прикатили к киоску и припарковались чуть в отдалении. А Рита, в светло-зеленой рабочей блузке и в светло-зеленой косынке JL, сидела на своем месте на табурете среди рожков и всевозможных сортов мороженого, которое никто не хотел покупать, потому что в то время было и без него холодно, и как дура пялилась на Кенни и Анну в винно-красном автомобиле в закатных лучах.

— Черт, как банально! — крикнула Кенни со своим особым акцентом и засунула понюшку жевательного табака под губу, а потом — вурр — автомобиль укатил прочь.

Значит, наверху в ларьке с двумя окошками. Похоже, началось лето. Рита уже ранней весной приняла решение, что не станет проводить лето, вкалывая на «Пять сотен метел и один совок» — причем этот последний, даже после многочисленных препирательств, не соблаговолил принять участия в работе, а отправился «искать себя» в город у моря. Она решила вырваться на волю — хоть немного, но все же. Я не собираюсь больше ходить у вас на поводу. Что-то в этом роде.

Вот она и устроилась в ларек на площади в центре Поселка. В ларьке было два окошка, и владела им Жанетт Линдстрём, Женщина — Предприниматель года, у которой была монополия на торговлю мороженым в ларьке на центральной площади — не особенно прибыльное дело в начале лета, зато очень даже потом, когда понаедут дачники, а тем паче когда откроется транзитное движение дальше на запад.

Одно окошко налево, другое — направо. Со стороны ларек кажется достаточно большим; но внутри — если нет покупателей и на площади ни души, одни лишь чайки летают кругами, — продавцам приходится сидеть на табуретах рядышком-рядом. Почти в обнимку, если можно так сказать.

Но и это место досталось Рите с боем, потому что в Поселке не так-то много было мест, куда сверстники Риты могли устроиться летом подзаработать. Для этого Рите пришлось уговаривать Жанетт Линдстрём, маму Даниеля Даниельсона, ее чокнутого одноклассника (обратите внимание на фамилию: папа Даниеля был «еще более невыносимым», так говорила сама Жанетт Линдстрём, а мать и сын не стеснялись в выражениях). И он был еще тот псих, Даниель, можете не сомневаться.

И в довершение всего, как станет утверждать Жанетт Линдстрём после того, что случится, был некоторым образом влюблен в нее. В Риту то есть. Неслыханно. В школе никто не был влюблен в Риту, ее побаивались. Несколько месяцев назад она выбила зубы Сюннёве Линдбеку, и это была не невинная девичья шутка, а всерьез.

Рита сообщила Сольвейг, что нашла себе работу, а та заявила, будто Рита получила это место только потому, что Жанетт Линдстрём была вынуждена уступить давлению собственного сына. Рита с трудом убедила себя, что Сольвейг сказала так только из ревности. Поначалу все шло неплохо. В первую неделю напарницей в ларьке была Сюзетт Паклен, и с ней все было ОК. У нее была куча историй про ее дружков, которыми можно было заслушаться.

А еще приятно было сознавать, что Жанетт Линдстрём в свое отсутствие явно считала Риту главной ответственной за ларек.

— Из тебя может выйти настоящая деловая женщина, — сказала она еще весной, когда Рита пришла к ней просить это место, потому что она о нем так мечтала и у нее была тысяча и одна идея, как наладить торговлю мороженым на площади в летние месяцы.

— Мне не терпится воплотить их в жизнь, — ну, и дальше в таком же духе.

На самом деле у нее не было никаких амбиций. На самом деле были дела поважнее, которым и следовало бы посвящать свое время, силы и мысли. Она собиралась читать, там в ларьке. И если представится такая возможность, и если Сюзетт Паклен будет держать язык за зубами (клевать носом и держать язык за зубами: у нее была феноменальная способность спать сидя, у этой Сюзетт) — поразмышлять спокойно.

— Мы, женщины, должны поддерживать друг друга и в семейных делах, и в производственных, — твердила Жанетт Линдстрём. Чушь. Думала Рита. Эти разговоры словно семена одуванчика — дунь, и разлетятся, из дома на Первом мысе, во всяком случае. «Духовные странствия Элдрид». Боже мой. И упали, словно «слезы на каменистую почву», как пелось в одной из тех песен, которые крутила на кассетнике Дорис Флинкенберг.

Но с этими словами Жанетт Линдстрём приняла Риту на работу в ларек мороженого на центральной площади.

Все пошло прахом, насколько это только было возможно. Что это случится, Рита поняла уже на вторую неделю утром в понедельник, после первых весьма многообещающих дней. Но в понедельник на второй неделе Сюзетт Паклен, «напарница», как называла ее Жанетт Линдстрём (она рассчитала, что работы летом будет немного, так что и зарплату следует платить не слишком большую), не объявилась в десять часов, к открытию ларька. Ровно два часа спустя, когда часы на церкви на площади пробили двенадцать глухих ударов, появилась Жанетт Линдстрём со своим сынком Даниелем Даниельсоном и коротко сообщила, что Сюзетт Паклен отправили собирать клубнику и прочие ягоды в ту часть страны, где Жанетт Линдстрём арендовала земли, и что «напарником» Риты отныне будет ее сын Даниель Даниельсон, которому не помешает получить практический опыт в конкретной профессии. Это она торжественно объявила Рите в присутствии Даниеля Даниельсона, а когда сынок отошел настолько, что не мог их слышать, прошептала ей на ухо:

— Между нами, женщинами, должна тебе признаться, что, пока он околачивается дома, не видать мне летних праздничков. ОН должен выйти в люди и узнать, что такое жизнь. Смотри не потакай ему! Держись построже! — И потом она дружески растрепала Рите волосы, к счастью, в те времена еще не были в ходу объятия и поцелуи в щеку. — Ты девушка строгих правил, Рита. И мне это нравится. Ты справишься.

Даниель Даниельсон распоясался уже на третий день. Ничего неожиданного. Этого и следовало ждать. Без повода и объяснений. Кроме раздраженного и в высшей степени злобного замечания Сольвейг (поскольку Рита вскоре снова окажется среди метел и отсутствующего совка).

— Дурные гены. Я же говорила.

История Даниеля Даниельсона в этом свете была такова: его дед со стороны отца был ветеринаром, который ненавидел кошек; и вот, ловкий черт, возомнил, что Господь наделил его более высокой миссией, чем прокалывать вздутые животы буренкам. А именно — раз и навсегда избавить подведомственную ему территорию от кошек. Диких котов, крестьянских кошек, домашних кошечек — даже от соседского ангорского кота Фрассе. И он, значит, начал их ловить и кремировать. Всех кошек, каких ему удавалось поймать. Он ловил их самыми изощренными и замысловатыми способами, но чаще всего — обычным сачком. А потом усыплял.