Читать книгу - "За час до убийства (сборник) - Владимир Вычугжанин"

Но собеседник доволен. По моим глазам он уже догадался, что сумел удивить меня (и подтвердить репутацию «страшного» человека!).

– Ванька – «пешка»! – снисходительно сообщает он о своем коллеге. – Полез в нашу с директором борьбу, а о многом даже и не подозревает. Не догадывается, что наш руководитель только использует его в своих целях!

Успех, пусть и мнимый, подталкивает Геннадия Федоровича на большую откровенность. Он решительно распахивает свой «дипломат».

– Вот, смотрите, – собеседник извлекает на свет – нет, не «досье»! – черновики писем директора, фотокопии других, сугубо личных заметок. Начинает с торжествующим видом пояснять, какие планы строил и строит руководитель в отношениях с ним и другими сотрудниками.

– Откуда у вас это? – прерываю, в свою очередь, Геннадия Федоровича и киваю на разложенные веером «обличительные» бумаги. – Согласитесь все-таки, что такой способ добычи «документов» для педагога несколько сомнителен.

Собеседник долго молчит.

Видимо, мой вопрос застал его врасплох.

– Где и как я взял эти бумаги – об этом знают… следственные органы, – наконец выдавливает он.

Бог мой, какие следственные органы! Видимо, атмосфера судебной тяжбы, в которой постоянно пребывает Геннадий Федорович, кладет определенный отпечаток на его лексику. Придает его речи некую многозначительность.

– Я вас видел в суде, – заявляет он и вновь проницательно заглядывает в мои глаза. – В перерыве к вам подошел Иванов и спросил, каковы ваши впечатления. Вы ответили, что, скорее всего, суд решит дело в мою пользу. Заметьте: я оставался в зале суда, а вы вели разговор в коридоре.

Геннадий Федорович вновь рассчитывал потрясти меня своей осведомленностью. Но меньше всего он ожидал такого эффекта – не выдержав, я от души расхохотался.

Нет, он сказал правду, и такой разговор у меня с Ивановым действительно состоялся. Смеялся же потому, что мне стала понятной скрытая суть отношений Геннадия Федоровича с коллективом.

Теперь ясно, почему два десятка педагогов, явившихся на суд, как один заявили, что не согласны работать с ним. И даже если суд восстановит его в должности, они построят «живую цепочку» вокруг техникума, но его не пропустят.

Представьте себе, что с вами бок о бок находится человек, не только знающий всю вашу подноготную, но и занятый день-деньской тем, чтобы все о вас выведать. Причем информация его интересует только компрометирующая, порочащая. Преследуется известная цель – запугать, запутать в интригах, заставить поверить в свое всемогущество.

У каждого из нас есть слабости, недостатки. И не всегда проявляется должная бдительность, даже при наличии в коллективе Геннадия Федоровича. А уж он тут как тут. Мигом зафиксирует все оплошности, чтобы о них напомнить в подходящий момент!

– Я в ужас пришел, когда переступил порог этого учебного заведения, – вскидывает руки, словно актер, Геннадий Федорович, – какие безобразия творились под его крышей. Я стал беспощадно бороться!

Правда, о прежнем месте работы он вспоминать не желает. Подобная «благородная» его деятельность там закончилась плачевно: после долгой судебной тяжбы он оказался за проходной.

И на нынешнем месте работы по мере возраставшей активности Геннадия Федоровича все яснее становились коллегам его не декларируемые цели. Но укротить непримиримого борца оказалось не так-то просто. За годы пребывания здесь он, запасся «необходимой информацией», не стеснялся вовлечь в круг «доверенных лиц» и учащихся.

– Раньше я его жалел, – Геннадий Федорович складывает в «дипломат» письма директора. – Вижу: мужичок старательный, много трудится, после одиннадцати ночи с работы уходит. Все понимает, да сказать ничего не может. Но когда он против меня пошел…

Да, идти против Геннадия Федоровича никому неповадно. У него каждая бумажка подшита, каждое слово запротоколировано. Копии всех «нужных» документов, фотокопии… И хоть попробовали противники Геннадия Федоровича тягаться с ним в искусстве бумаготворчества, даже кое в чем преуспели, все равно далеко им до тех высот, коих достиг собиратель и сочинитель досье.

Сейчас Геннадий Федорович ощущает себя «на коне». «Война – до победного конца!» – заявляет он.

– Директор проигрывает и должен уйти, – охотно объясняет свою цель Геннадий Федорович.

– Может быть, потому и проигрывает, что нет у него ваших способностей и опыта, – не без подтекста замечаю я.

– Не советую я вам вмешиваться в наши дела, – произносит он многозначительно. – Вы ничего не будете публиковать, а я о нашей встрече никому ни слова не скажу…

Он и сейчас недвусмысленно угрожал, он шантажировал! Не удержался пустить в ход излюбленное оружие.

Что и говорить, неприятна была мысль, что и мое имя уже где-то записано в его «гроссбухах». Что и на меня, возможно, посыплются его анонимные письма и телефонные звонки в различные инстанции.

Ну да ничего, мы-то, взрослые, за себя как-нибудь постоим! А вот как отгородить от подобных людей души подростков?

– Вы не опасаетесь мести со стороны некоторых ваших коллег? – поинтересовался осторожно на прощание.

– Я сумею постоять за себя! – самоуверенно заявил «правдолюбец». – Иск к вашей газете уже в суде. Кстати, – сказал он, обернувшись уже на пороге, – мы приглашаем вашего корреспондента на собрание нашего независимого профкома. Разумеется, если вашей газете нужна правдивая информация о происходящем в лицее!

Угроза Сопелева воплотилась через два дня – иск к «Рабочему слову» на 10 миллионов рублей «за унижение чести и достоинства педагога» лег на стол главного редактора Бутылькова. Опытный кляузник без труда отыскал все слабые, с точки зрения юриста, места, все промахи начинающего журналиста. Претензии Сопелева были веско обоснованы. К тому же его интересы в суде защищал известный адвокат Скачков.

Вечером того же дня Олежке позвонила судья Абрамова и, не скрывая сарказма и открытого злорадства, предложила явиться на собеседование. Для «Рабочего слова», для ее славного руководства и, конечно же, для Олежки Пеньчука наступили безрадостные дни.

Уроды в кусточках

Заместитель редактора Порошин читал и перечитывал текст судебного иска, схватившись руками за голову. Этот жест отчаяния был вызван еще и запоздалыми признаниями Олежки в том, что он утаил много важнейших подробностей своего расследования. Сейчас, когда газете предстоял судебный процесс по обвинению ее чуть ли не в клевете, эти скрытые и вдруг обнаружившиеся факты грозили редакции жестоким поражением.

– Да разве это работа журналиста! – отчаянно воскликнул Порошин.

«Говешек», возмутившись бездарностью корреспондента, повысил голос и тут же пожалел об этом. На крик в кабинет мгновенно ввалился Бутыльков.

– А дайте-ка мне его сюда! – опять заорал он на всю редакцию и бросился на Олежку. Дикая сцена один к одному повторилась в кабинете Порошина. На шум вновь сбежались ответственный секретарь Пельбух, его заместитель Гуреев, секретарша Элла. Они вновь уберегли бедного юношу от пьяного шефа.