Читать книгу - "Санки, козел, паровоз - Валерий Генкин"

— А этот долбаный босс (предмет особой гордости, где-то он раскопал такое значение «соломенного» босса) и говорит: «Черт бы меня побрал!» Вроде как — удивился.

Потом шел повтор второго куплета, и Виталик отдохнул. Пятый куплет звучал так:

I was born one mornin’, it was drizzlin’ rain,

Fightin’ and trouble are my middle name,

I was raised in the canebrake by an о 1’ mama lion,

Cain’t no-a high-toned woman make me walk the line.

— Я родился дождливым утром, — вещал он, — борьба и беда стали моим вторым именем. Воспитала меня старуха-львица в зарослях сахарного тростника, и ни одна приличная женщина не могла меня заставить вести себя прилично. — И небрежно заметил: — Тут, кстати, возможно и другое толкованье. Walk the line, то бишь пройти по линии, значит вообще-то правильно себя вести, но еще и быть трезвым, чтобы суметь пройти по линии. Так что, может, этот шахтер с горя не просыхал.

Потом опять шел припев, а после него:

If you see me cornin’, better step aside,

A lotta men didn’t, a lotta men died,

One fist of iron, the other of steel,

If the right one don’t а-get you, then the left one will.

— Коль увидишь меня, уступи-ка дорогу, кое-кто не успел — отдал душу Богу. У меня кулак железный, а второй — как камень твердый, если правой промахнусь, левой всю расквашу морду, — резвился Виталик.

На этом разбор песни закончился.

Ну а у Алика была своя манера. Он обращал синие глаза к потолку, выдерживал паузу, потом обводил взглядом присутствующих и говорил:

— Помогите-ка, друзья мои, найти ответ на вопрос, который не дает мне покоя с утра. Какова раскраска зебры: черые полоски по белому или белые полоски по черному?

Но чаще, после синего взгляда, следовало: «А известно ли вам…»

И начиналось, скажем, такое:

— А известно ли вам, сколько курица может прожить без головы? — Снисходительная пауза. — Как выяснилось, без малого два года. Давно дело было, в тысяча девятьсот сорок пятом году, и далеко — в городишке штата Колорадо, не помню его названия. Жил там у одного фермера петушок по имени Майк, и его хозяин — Ллойд Ольсен звали того фермера — оттяпал петушку голову. Не то чтобы по злобе, а по обычной крестьянской нужде — захотелось курятинки. И надо ж такому случиться, что топорик миновал яремную вену и оставил Майку небольшой кусочек стволовой части мозга. И вот ольсеновский кот прикончил отлетевшую голову а остальное не пожелало помирать. Мало того, это остальное продолжало жить в свое удовольствие. Оно стало знаменитостью. На обложках «Тайма» и «Лайфа» красовались портреты Майка, а хитрюга Ольсен собирал по четвертаку за счастье увидеть безголового петуха. Он даже показывал желающим его засушенную голову — фальшивку, конечно, ведь настоящую сожрал Грималкин, жирный добродушный котяра. Между тем ежемесячный доход Ольсена в разгар славы Майка достиг четырех с половиной тысяч долларов, а такие деньги в сорок пятом году были ой-ёй-ёй! Завистники и подражатели отсекали головы домашней птице в стремлении повторить это чудо — вотще: куры, утки, гуси, индейки жить без головы отказывались наотрез. А Майк жил себе и не тужил. Кормежку и питье в его организм хозяин доставлял с помощью пипетки. За два года освобожденный от необходимости думать петушок прибавил больше двух кило. Майк топтал бы землю и дальше, если бы не рассеянность Ольсена. Как-то в Фениксе — штат Оризона, чтоб вы знали, ибо никогда не вредно пополнить свои сведения по географии, — в гостинице, где Ольсен с Майком остановились на отдых, петушок вдруг стал задыхаться. Очистить дыхательные пути птицы можно было, и такое уже случалось, с помощью той же пипетки, да только хозяин позабыл ее где-то на последнем показе своего кормильца. И Майк помер. Увы, увы, увы… Однако слава о нем живет по сю пору. И население родного города Майка каждый май, не буду врать какого числа, бурно празднует День Безголового Майка. Курятину в тамошних ресторанах в этот день не подают.

Все это у них называлось пятиминутками, и набралось их немало. Конечно, память Виталика не могла сохранить полный набор этих поучительных историй, но кое-что всплыло, ожило, пока он неторопливо переворачивал страницы упомянутой амбарной книги. Набралось достаточно, чтобы снабдить это кое-что отдельным заголовком: