Читать книгу - "Бикфордов мир - Андрей Курков"

– Приказываю встать! – резче и громче выкрикнул парень и виновато посмотрел на инвалида.

Кортецкий, кривя губы то ли от боли, то ли от усталости, поднялся.

– Приказываю продолжить путь! – выдавил из себя парень каким-то чужим, утробным голосом.

Инвалид повернулся к сопке и, хромая, стал подниматься.

Вершины они достигли на следующий день, когда солнце было уже в зените. У самой вершины подъем был круче, и последние метры дались инвалиду особенно тяжело. Несколько раз он припадал к земле, и только с помощью Андрея удалось ему достичь плоской, словно срезанной ножом, вершины.

Отдышавшись, Кортецкий спросил у Андрея:

– Товарищ командир! Дым есть?

Парень огляделся и, увидев столбик дыма, поднимавшийся где-то совсем рядом, кивнул.

– Прикажите идти туда! – попросил инвалид.

– Нет. Приказываю сперва отдохнуть здесь!

Инвалид послушно улегся на спину, жмурясь от зависшего прямо над ними солнца. И вдруг неожиданная тень легла ему на лицо. Открыв глаза, он увидел над собой худого, изможденного человека в военной форме с винтовкой в руке.

– Встать! Вы арестованы! – хрипло сказал тот и перевел дуло винтовки на Андрея.

Оба поднялись.

– Вперед! – скомандовал солдат, указывая винтовкой направление.

Пройдя через кустарник, они вышли на поляну, посредине которой горел костер, а у костра, сгорбившись, сидел на деревянной колоде военный в наброшенной на плечи шинели.

– Товарищ генерал! – остановившись у костра, доложил солдат. – Задержаны в непосредственной близости от нашего укрепления.

Военный встал и повернулся к двум арестованным. Лицо его было землистого цвета.

– Моя фамилия – генерал Лыков! – сказал он твердым железным голосом. – Кто такие?

– Рядовой Корнягин… – ответил Андрей.

– Неправда! – перебил его инвалид. – Он – командир Корнягин, а я – рядовой Кортецкий.

– Это правда? – генерал перевел суровый взгляд с инвалида на парня.

– Правда. Я перепутал.

– А это что? – генерал кивнул на «сковородку», которую инвалид прижимал к себе.

– А это радио… чтоб всю правду знали о сегодняшнем дне.

– Ну пусть скажет правду! – генерал усмехнулся, презрительно глядя на арестованных.

– Сначала повесить и укрепить ее надо, – пояснил Кортецкий.

– Ну так укрепляй!

Инвалид осмотрел поляну и кивнул на ближайшее к костру дерево. Андрей взял у Кортецкого «сковородку» и, забив в то дерево гвоздь, повесил ее.

– Ну? Где ваша правда? – строго спросил генерал Лыков.

Кортецкий потупил взгляд – «сковородка» молчала.

Андрей покосился на нее с сомнением. Он тоже еще ни разу не слышал, чтобы эта штуковина говорила.

– Ефрейтор Изводьев! – гаркнул генерал. – Арестованных во вторую землянку, и глаз с них не спускать!

Изводьев, разглядывая повешенную на дерево «сковородку», кивнул.

Очутившись в темной сырой землянке, Кортецкий и Андрей сели на нары.

– Ну вот, последнюю повесили! – чуть ли не радостно произнес инвалид. – Теперь можно и назад.

Андрей посмотрел на полоску света, пробивавшуюся снаружи, и подумал о тех двух военных, которых они только что встретили. Это, конечно, была не простая встреча, а что-то другое. Но, во всяком случае, заточение не вызывало у Андрея опасений и тревожных мыслей. Наоборот, военные напомнили ему своим поведением Кортецкого, который, выйдя к их скиту, вел себя так же странно и даже нагло.

Генерал тем временем разглядывал круглую штуковину, прицепленную к дереву, и время от времени бросал на стоящего рядом Изводьева недовольные взгляды, чтобы тот вдруг не вздумал нарушать тишину. Генерал зло косился и на костер, слишком громко трещавший дровами. Штуковина молчала, и лицо Лыкова с каждой минутой выражало все большее недовольство. Наконец он потерял терпение, отошел к костру и, пнув колоду носком грязного сапога, уселся на нее и устало уставился на огонь. Изводьев, оставшийся неподвижно стоять у дерева, вдруг услышал шипение.

– Товарищ генерал! – крикнул он. – Шипит!

– Шипит – это еще не правда! – сказал генерал Лыков, но было видно, как он сразу напряг слух.

«Прослушайте сигналы точного времени, – прорезался сквозь шипение четкий мужской голос. – Сверьте ваши календари! В Москве, Ленинграде, Киеве – 1962 год, весна. В Перми, Норильске, Магнитогорске – 1958 год, весна. В Усть-Илиме, Воркуте, Анадыре – 1953 год, лето. Прослушайте сообщение для Москвы, Ленинграда и Киева. В Москве вышел из печати первый том «Итогов Всесоюзной переписи населения», проведенной в 1959 году. Вот только несколько интересных цифр из этого издания: общее число советских трудящихся 78 811 000 человек, среди них не менее 2 миллионов 126 тысяч надсмотрщиков и надзирателей, не считая милицию и НКВД, 589 тысяч шахтеров, а железнодорожников – 939 тысяч.

А теперь прослушайте специальное сообщение для всех территорий Советского Союза: скоро состоится первый тираж розыгрыша Государственного двухпроцентного займа 1948 года. Будет разыграно 918 тысяч выигрышей на сумму 447 миллионов рублей. Тираж состоится в Москве, в Колонном зале Дома союзов».

«Сковородка» замолчала.

– 447 миллионов?! – обиженно произнес генерал.

– А может, это неправда?! – с надеждой в голосе спросил Изводьев.

Генерал замолчал, задумавшись.

– Если неправда, – проговорил он, – надо будет этих двух расстрелять!

– А если все-таки правда?!

– Тем более расстрелять! – твердо сказал генерал. – Отпускать нельзя. Они теперь знают, где мы…

Изводьев отошел на несколько шагов от дерева и, обернувшись, вновь пристально уставился на черную «сковородку».

– Патроны еще есть? – спросил генерал.

– Семь штук, – не глядя на Лыкова, ответил солдат.

– Поставишь их в затылок и убьешь одной пулей. Понял?

– Так точно, товарищ генерал!

Тонкая полоска света, пробивавшаяся сквозь дверную щель в землянку, стала тускнеть. Андрей и Кортецкий молча сидели на нарах. Инвалид вспоминал, как в детстве играл в футбол. Вспоминал он не саму игру, а боль в ноге после сильного ушиба, полученного в стычке с защитником вражеской команды. Боль эту он вспоминал сейчас с каким-то особенным, чуть ли не мазохистским удовольствием. Быть может, потому, что той ноги давно уже не было и ее заменила гладко обтесанная деревяшка, которая, увы, болеть не могла.

Андрей, шевеля губами, молился Господу, прося прощения за то, что оставил он втайне отеческий кров и свою семью, и просил он Господа помочь его отцу и братьям дождаться знамения и найти свое счастье.