Читать книгу - "Седьмая функция языка - Лоран Бине"

«Мы переживаем, так сказать, золотой век философии языка».

Сёрл читает лекцию, и весь американский академический междусобойчик заранее знает, что он попрет на Деррида, чтобы отомстить за честь учителя, Остина, чья репутация, по мнению американского логика, всерьез подорвана французским деконструктивистом.

Симон и Байяр сидят в аудитории, но ничего не понимают, точнее сказать – мало что, поскольку всё на английском. Что-то там про «speech acts»^[340] – это понятно. Симон слышит «illocutionary», «perlocutionary»^[341]… А что такое «utterance»?^[342]

Деррида не появился, но прислал соглядатаев, которые непременно ему обо всем доложат: это его верный порученец Поль де Ман, Гаятри Спивак, его переводчица, и Элен Сиксу, подруга… В общем-то, здесь все, кроме Фуко, которому влом передвигаться. Наверное, рассчитывает, что Слиман перескажет ему, о чем шла речь, или ему вообще глубоко плевать.

Байяр заметил Кристеву и всех остальных, кого видел в столовой, в том числе старичка в шерстяном галстуке, с кустом на голове.

Сёрл все время повторяет, что о том или о сем напоминать незачем, и он не намерен оскорблять чувства уважаемой аудитории, объясняя тот или иной момент, – ни к чему останавливаться на вещах, предельно очевидных…

Кое-что Симону все же удается понять: Сёрл считает, что только полный дурак может путать «итерабельность» и «перманентность», язык письменный и устный, дискурс действительный и ложный. Короче, Сёрл хочет сказать: Fuck Derrida^[343].

Джеффри Мелман наклоняется к уху Морриса Цаппа: «I had failed to note the charmingly contentious Searle had the philosophical temperament of a cop»^[344]. Цапп смеется. Студенты позади них шикают.

В конце лекции один студент задает вопрос: можно ли, по мнению Сёрла, сказать, что разногласия, противопоставившие их с Деррида (ведь хоть он и постарался не называть своего соперника, все, конечно, поняли, о ком и против кого было это выступление – в зале одобрительный гул), символизируют столкновение двух мощных философских традиций (аналитической и континентальной)?

Сёрл отвечает со сдержанной злостью: «I think it would be a mistake to believe so. The confrontation never quite takes place»^[345]. Понимание Остина и его теории speech acts некоторыми «philosophers so-called continental»^[346] было настолько путаным, приблизительным, изобилующим заблуждениями и искажениями смысла, «as I just gave the demonstration of it»^[347], что не стоит на этом задерживаться. И добавляет с видом строгого пастора: «Stop wasting your time with those lunacies, young man. This is not the way serious philosophy works. Thank you for your attention»^[348].

Он встает и, презрев негодование в зале, уходит.

Когда публика начинает редеть, Байяр замечает Слимана, идущего по пятам за лектором. «Глянь, Херцог! Похоже, у араба остались вопросы насчет перлокутивности…» Симон машинально отмечает скрытую форму расизма и антиинтеллектуализма. Но все же за пужадистскими^[349] саркастическими коннотациями есть и главный вопрос: что Слиману нужно от Сёрла?