Читать книгу - "Морок - Михаил Щукин"

– Трофим Афанасьевич, давайте спать. Я постель разберу.

– Давай спать. Эх, мать моя…

Он долго укладывался, стонал, всхрапывал, еле угомонился. Козырин накинул дождевик, вышел на крыльцо. По деревне в беспорядке были раскиданы мутные от дождя пятна фонарей. У соседей тревожно мычала корова, наверно, пугалась ярких зарниц, не унималась: они пыхали и пыхали в небе. Неприютно и одиноко стоять на крыльце. Козырин заторопился в дом.

Утром поднялись рано, даже не позавтракав, отправились в универмаг. Козырин глядел на энергичного Кижеватова и удивлялся: словно не было вчерашнего разговора. Трофим Афанасьевич шумно отчитал продавцов (почему не надели фирменные халаты?), заставил переодеться, сам поправил на стеллажах тюки с материалом (не понравилось, как лежат), отослал шофера за красной ленточкой и ножницами.

На открытие собралась почти вся Канашиха. Воронихин сказал речь, ему дружно похлопали, и народ повалил в универмаг.

– Молодцы, купцы, – Воронихин развел руками, когда отошли в сторону. – Что и говорить, молодцы.

– Я-то здесь ни при чем, – заскромничал Кижеватов. – Вот герой дня. Сам предложил, сам пробил, сам построил. – И незаметно толкнул Козырина в бок. – Проси.

Он все знал, опытный, тертый калач, знал, когда и как говорить с начальством. И не забыл ведь, что Козырину нужно.

Воронихин повернулся:

– Вы чего там шепчетесь?

– Да я со шкурной просьбой, Александр Григорьевич. Жениться собрался, да и мать, наверно, перевозить придется, а квартира однокомнатная. Расширить бы…

– Раз нужно, значит, расширим. Для таких людей мы ничего не жалеем.

Козырин шел и удивлялся – как все просто. А Кижеватов подталкивал его и посмеивался.

Да, черт возьми, невеселый получился визит к Кижеватову. Так и тянуло в прошлое, но Козырин упорно сопротивлялся. Заказал по телефону ужин, а когда его принесли из ресторана, устроил с Надеждой настоящий пир, был к ней необычно внимательным и ласковым. А она все смотрела на него с немым вопросом и ожиданием, как смотрела у Кижеватова.

– Как тебе наш визит? – спросил Козырин. – Одного не пойму – зачем он меня звал? Старая калоша, морали взялся читать!

– Петя, это я его попросила.

– Что-о?

Он вплотную придвинулся к Надежде, цепко ухватил ее за плечо, глубоко заглянул в глаза. Надежда свой взгляд не отвела, не испугалась, только чуть откачнулась.

– Отпусти меня. Я его специально разыскала и специально попросила, чтобы он тебя позвал.

– Зачем?

– Ты ведь не хочешь доживать так, как доживает Кижеватов? А тебя ждет такая же судьба. – Надежда мягко сняла с плена его руку, обхватила Козырина за голову, торопливо и жадно прижала к себе, захлебываясь от слов, заговорила быстро, сбиваясь, шепотом, прямо в ухо: – Петя, брось свои дела, живи нормально, как все! Иначе у тебя будет только один конец, конец Кижеватова, он одинокий, забытый… Ведь страшно так доживать! Петя! Давай бросим, уедем куда-нибудь! В тундру, в пустыню, к черту на кулички! Я устала за тебя бояться! Устала!

Козырин резко разжал ее руки, поднялся. Всегда спокойное лицо дергалось, кончики усов поползли вверх, и показались ровные, крепкие зубы, казалось, что он оскалился. Но длилось это какую-то секунду, он тут же провел по лицу ладонью и словно стер внезапный оскал.

– Это было в первый и в последний раз. Слышала? В первый и в последний раз. Иначе… иначе наши дорожки разойдутся. Я живу сам, без советчиков.

Надежда отодвинулась в угол дивана и уже оттуда смотрела на Козырина, который все еще стоял перед столом, словно раздумывал, какую выбрать закуску. Стоял долго, потом обошел стол и сел напротив Надежды.

– Я никогда и никому про это не говорил. Тебе скажу. Одной. У каждого, кто живет и бегает по этой земле, есть своя философия. И у каждого она разная. У маленького человека, который смотрит снизу, она своя, во-от такая, махонькая; у человека, который смотрит сверху, она другая, побольше.

– И ты смотришь сверху… – не спросила, а как бы невесело уточнила Надежда.

– Да, я смотрю сверху. И чем больше смотрю, тем больше вижу внизу маленьких людишек. Жизнь – это конус, вот так, и наверху оказываются только самые крепкие и самые способные. Я все это понял на собственной шкуре. Оставшихся внизу и ненавижу так же, как они ненавидят меня. Они хотят быть такими, как я, но не могут и поэтому завидуют. Кижеватов не удержался наверху, свалился. А ты хочешь и меня стащить следом. Зачем я тогда карабкался столько лет? Вот так. На этом наш разговор закончен, и больше к нему мы не возвращаемся.

Он протянул руку, погладил Надежду по плечу и улыбнулся:

– Будь умницей.