Читать книгу - "Севастопология - Татьяна Хофман"

Сейчас балконные перила стали бы мне намного ниже, чем раньше – хватило бы одного сильного движения. Во избежание этого я пишу любовное письмо из вестибюля Комической оперы, из государственной библиотеки Берлина, из Центральной библиотеки на Церингерплац и из Ленинки недалеко от площади Революции. А что ещё делать в этих центральных органах. Я пишу письмо в университет, нет, в универсум. Чтобы он вычеркнул из плана неистовых экс-активистов андерграунда. Чтобы остановил мужчину, который сдаёт в гардероб Ленинки книгу, в которую встроил бомбу, о чём мечтает художник от слова «худо». Чтобы шепнул мальчику-с-пальчик на ухо: расслабить и помирить блондинов и неблондинов – и увести бы их в баню.

В поезде Киев – Варшава я слышала от одной молодой, образованной украинки, что в Киеве мужчины часто импотентны, из-за чего она наезжает к своему новому другу в Польшу. Было бы хорошо, если бы они снова смогли обрести свой жизненный смысл и свою чувственность.

Скоро мне не придёт в голову уже ни одного правила на этот счёт. Правила веры уже распались. Я одним махом прыгаю к крепкой вере и хотя не знаю, как она выглядит, но верю в неё, в примирительницу Крыма, чтобы навсегда распрощались с окровавленной землёй.

Я направляю моё письмо в департамент питания и культуры. Обе ветви предоставляют стабильное местопребывание в парламенте миндального дерева: они не только взаимно обусловливают друг друга, они развиваются параллельно и даже успешно парализуют друг друга. Рагу культуры одному по вкусу, другому не особо. Совсем без него не обойтись, это – мясо на рёбрах, соль супа. Культура происходит от агрикультуры, так же, как сперва идёт хлеб на стол, а потом уж мораль под стол.

Сажать продукты питания и потом из них что-то готовить с калориями и пряностями, есть культура, есть с ножом и вилкой – это ещё больше культура, а если он ест то, что я люблю, мы чувствуем сродство, мы вместе, сообща, и нам не приходится прибегать к языку слов.

Когда нечего есть, люди теряют дружелюбие. Если нет простой еды, к которой они привыкли, они будут что-то делать для того, чтобы опять до неё добраться. Если ты не получишь еды, ты получишь войну. За настоящую культуру, за привычное блюдо, за то, чтобы никто не голодал. Неразборчивый почерк войны в нашем империальном филиале мы – как и во всей сети «Вост. Духа» – вычеркнули из геокулинарной карты.

Видение: придать облик травмам, как и мечтам. Shaped вместо shaved, и место, именно: место – взошло и после следующего замешивания опять взойдёт. Приготовить мачты и паруса к новым путешествиям, блюдам, способам поведения и речи. Сейте гречиху вместо ненависти, варите хотя бы из неё что-нибудь поесть вместо того, чтобы кипятить ненависть. Щи да каша – пища наша.

Все блюда, впрочем, сварены по какому-то образцу или рецепту, в том числе и те, что называются «аутентичными». Больше нет настоящего-ненастоящего, так же, как устарели восток-запад, пролетая, словно лето, мимо самолётом – комично, как комета.

Каким моральным кодексом мы меряем пост – или ретромодернизм, моральную и мыльную анархию на Востоке? В каком суде, за каким блюдом? Мой монолог порицает личное как особенное (оно – не более, чем пример нашего, общего), стихо – и тихотворное (уже не до стихов), непримиримое. Если это для тебя недостаточное искусство, иди улыбайся Моне Лизе. Поездка по озеру. Переварить, выстроить доверие. Потом посмотрим.

Облака зеленят листву салата. Хорошо бы провернуть их через мясорубку, чтобы получилось смузи. Погрузить в винный уксус, убить бактерии, удушить шумиху, пока Крым не станет nasch – лакомым десертом для всех согласных и сочувствующих, из шампанских конфет, замешанных шоколадье Линдт и Шпрюнгли: «крымская лакошка». По-французски это звучало бы корректнее всего: лакош, по-украински: лакошко. Наше окошко.

– После нашего меню обеда по имени Одиссея, после нескольких ходов, кругов, чёрных квадратов, красно-сине-белых солнечных ромбов, после нескольких бокалов крымского вина, после нескольких жутких туннелей и надежды на свет в их конце, what else, однако не берлинской Золотой Эльзы… а теперь довольно остроумия и расстройства, ваше полуостровное Геройство.