Читать книгу - "Садовник (сборник) - Валерий Залотуха"

Анна играет и поет. Гости слушают внимательно, хотя и не без смущения – уж больно неожиданный репертуарчик. Но поет Анна здорово – искренне, чисто, красиво. На глазах олигарха – слезы.

10. Поселок Большие Сосны. Вечер

– Совсем, совсем не узнаю! – восклицает в сердцах олигарх, стоя на балконе своего дома и глядя сверху вниз на родной поселок. Рядом Анна и Сурепкин.

Олигарх: Здесь были маленькие деревянные домики. Здесь, здесь, здесь…

На месте маленьких деревянных стоят огромные каменные домищи.

Олигарх: Домик, садик, огородик… И этот… Ну… этот…

Олигарх не решается произнести грубое слово, и Анна приходит на помощь:

– Сортир?

Олигарх смущенно кивает и взволнованно продолжает:

– Летом я забирался на крышу дома и загорал. У меня был маленький магнитофон «Весна» и кассеты с вашими песнями. Кушал вишни и слушал…

– Счастливое детство, – с пониманием произносит Сурепкин.

– Да, счастливое, очень счастливое, – радостно подхватывает олигарх и тут же грустнеет. – А теперь так все переменилось. Я приехал и не знаю, с чего начать.

– Начните с шоу-бизнеса, – осторожно подсказывает Сурепкин. – А также кино… Российское кино сейчас на подъеме.

Но олигарх не слышит лукавой подсказки, а, глядя вдаль, растерянно повторяет:

– Все изменилось, все…

– А вот и не все! – радостно восклицает Анна. – Смотрите: домик, садик, огородик…

– И сортир, – добавляет Сурепкин.

Среди дворцов каким-то чудом уцелела хижина.

Но олигарх не удивляется, а грустно улыбается:

– Последний остался…

– Как это он умудрился, – недоумевает Сурепкин. – Здесь же земля золотая.

– Золотая, – со вздохом соглашается олигарх. – Дороже, чем на Манхэттене…

Сурепкин: И хозяин до сих пор не продал свой участок?

Олигарх: И не продаст. Такой человек.

Анна: Что, такой жадный?

Олигарх: Нет, не жадный… Как сказать… Тяжелый…

Анна: В каком смысле?

Олигарх: Рука тяжелая… И нога… Бил меня в детстве… По шее, по спине и… ниже спины…

– За что? – удивляется Анна, но олигарх ответить не успевает, так как на балкон выбегают, словно расшалившиеся дети, Илья и хорошенькая школьница в бриллиантах.

– Ах вот вы где! – звонко восклицает она. – Наконец мы вас нашли! Папа, познакомь же меня с Анной Сапфировой!

Олигарх смущенно улыбается и представляет девочку:

– Моя жена.

Растерянность на лице Анна мгновенна, и она представляет Илью:

– Мой муж.

Теперь растерян олигарх.

Девочка указывает пальцем на уже знакомый нам домишко с садом, огородом и сортиром и коротко оценивает:

– Жесть!

Анна и олигарх смотрят друг на друга, не понимая.

– Жесть значит круто, – приходит на помощь Илья.

– А круто значит хорошо, – переводит с русского на русский Анна.

– Это надо запомнить, – говорит олигарх, вновь впадая в задумчивость.

11. Перед домом олигарха. Вечер.

Праздничная поляна заполнена людьми. На эстраде играет джаз. Столы с угощениями, снующие официанты. Гости танцуют, пьют, беседуют. Анна сидит в белом кресле, в руке стакан с соком. Сурепкин пьет, Илья ест.

– Еще будет салют! – радостно сообщает Илья.

– Как же без салюта, без этого они не могут – победители, – разводит руками Сурепкин и опрокидывает в себя рюмку водки.

К ним подбегает стройный, безупречно одетый молодой человек. Это и есть Толстой – пиар-директор Анны. Он целует ее ручку, приятельски здоровается с Ильей и вопросительно смотрит на Сурепкина. Сурепкин поднимает руку и трет пальцем о палец, требуя выигранные деньги. Толстой кисло улыбается.

– Да я бы раньше вас успел, если бы не ГАИ. Выпил утром бутылку квасу, а в нем, оказывается, есть алкоголь. Два часа мурыжили, на двести баксов развели…

– Кто же с утра пьет квас? – иронично спрашивает Анна.

– Толстой! – рапортует Сурепкин.

Толстой улыбается в надежде, что прощен, но Сурепкин вновь трет пальцем о палец. Толстой вынимает из нагрудного кармана заготовленный стольник и с кислым видом протягивает Сурепкину. Тот деловито прячет его в бумажник и деловито же обращается:

– Выпьем с горя?

– А обратно кто вас повезет? – огрызается Толстой.

Стоящие рядом Сурепкин и Толстой совершенно разные: возрастом, весом, статью, мастью, характером, но в глубине глаз обоих можно разглядеть присущую всем жуликам постоянную озабоченность.

– Это правда, что Анна Ивановна при всех поставила на колени Хомутова? – как бы между прочим интересуется Толстой.

Сурепкин опрокидывает в себя рюмку и кивает.

– Он назвал маму незабвенной, – докладывает Илья.

– Ну и что? – пожимает плечами Сурепкин. – Хорошее слово…

– Это хорошее слово, господин Сурепкин, произносят на похоронах, – с сарказмом в голосе говорит Анна.

– В ближайший год на телевидении мы не появимся, – меланхолично произносит Толстой.

– Но есть же разные каналы, – напоминает Илья.

– Ворон ворону глаз не выклюет, – с иронией в голосе произносит пьянеющий на глазах Сурепкин и обращается к Толстому с вопросом: – А вот скажи мне, Толстой, олигарх и олигофрен – слова одного корня?

Толстой пожимает плечами:

– Надо справиться у Даля.

В этот момент к Анне сзади скрытно подходит женщина, делая мужчинам знаки, чтобы они ее не выдавали. Женщина крупная, нескладная, смешная. Появление ее в глазах мужчин никакого энтузиазма не вызывает, скорее наоборот – они переглядываются, кисло улыбаясь, но все же ее не выдают. Женщина сжимает ладонями голову Анны. Та, однако, недолго думает.