Читать книгу - "Насилие.ру - Александр Дым"

В воспоминаниях фигурировал еще один сигнал (повод или причина?), инициировавший драки: защита детей. Причем детей этих порой специально подсылали к парню из чужой деревни. Житель Курской области приводит пример: парень из чужой деревни остается с девушкой посидеть, поговорить. Местные парни недовольны и «даже могут — ну, чтобы вот это — драку завести, — может, каких-то пацанов подошлют. Оне там начнуть, знаете, что-нибудь шалить, ну жених вроде — от невесты вроде надо как-то отогнать (они шутят над невестой, над ними). Ну, он за ними — вроде там что-то — их пугнуть. А тут местные сразу: "Ты что обижаешь наших детей, всё!" — и пошла тут… Ну, кто сильнее, тот тому и вообще… тот того и наколотит».

В псковско-новгородском сценарии этот момент еще более разработан. Парни специально подпаивали подростков лет 10 и пускали их на гулянии впереди своей партии. Те кривлялись, сквернословили, делали непристойные жесты, задевали встречных парней из чужой компании — это называлось ломаться, подлезать, а сами подростки назывались ломальщики или хайки. Их роль, как и все прочие в драке, прописана в мужских песнях:

Подержите мою кепку,

А я поломаюся.

Не скажите моей матке,

Что я в Бога лаюся!

Подростки в больших драках не участвовали; их роль — провоцировать взрослых парней: «Это хайки, как говорят… ну просто вот: рубаха-парень! Вот такие ломались, как правило. Гармонист играет, тут… человек двенадцать идет. Во всю ширину улицы… За ними еще, еще… Впереди кто-нибудь ломается. Он поломается, потом другой его сменит: тоже такой же веселый… Навстречу идет вторая шайка… Ну, а потом по какой-то причине или без причины — ну, начинается: как говорят люди — подлезают: вот идут-идут и кого-нибудь раз! — толкнут. Это называется подлезают, ага… И идут обратно. Ну, ясно, что тут уже пахнет…

Трудно не заметить, что объяснения типа «за девушек» или «за наших детей» — это не указание настоящей причины драк, а способ их оправдания.

Тот же мотив выдвигают в качестве обоснования и былинные богатыри, побивая супостатов и срубая головы змеям:

Ай он вез-то Соловья да во чисто поле,

И он срубил ему да буйну голову.

Говорил Илья да таковы слова: —

Тоби полно-тко свистать да по-соловьему,

Тоби полно-тко крычать да по-зверыному,

Тоби полно-тко слезить да отцов-матерей,

Тоби полнотко вдовить да жен молодых,

Тоби полно-тко спущать-то сиротать

да малых детушек.

Всячески подчеркивается угроза, которую представлял Соловей для «женщин и детей», — чем и оправдываются насильственные действия по отношению к нему. Причем обещания врага прекратить подобные злодеяния служат достаточным поводом отказаться от применения силы:

А змея тогда Добрынюшки смолиласи:

Не придай ты мне смерети напрасныи,

Не пролей ты моей крови бесповинныи.

А не буду я пленить больше богатырей,

А не буду я давить да молодых жен,

А не буду сиротать да малых детушек…

А на ты лясы Добрыня приукинулся,

А спустил-то он змею да на свою волю…

Василий Буслаев (в одной из записей былины) вызывает на бой новгородцев, чтобы отомстить за оскорбление, нанесенное на пиру его матери. В другой записи былины новгородцы решают убить Василия за то, что:

Ишше стал он на улоцьку похаживать;

Он дворяньскима забавами да забавлятисе, —

Малых деточек на улки пообиживат…

Он ведь много убивал да малых деточек…

Аналогичная формула узаконивания насилия просматривается и в «фольклоре красноармейцев» периода гражданской войны начала XX века:

Как коршуны злые терзают добычу,

Пронзенное сердце клюют,

Так белые банды терзают станицу,

Кровавые реки текут…

И сын погибал пред очами родимой,

А дочь на глазах у отца…

Ах, сколько погибло, погибло напрасно

Под пулей, в петле, под ножом!

Ах сколько осталось сестер разнесчастных

И сколь опозоренных жен!

Стонали станицы, стонали деревни,

Ждали избавленья свово…

(запись была сделана на Украине).

Отечественная война (1941–1945 годов) также изображается в деревенском фольклоре как помеха нормальному осуществлению репродуктивных ролей:

Распроклятая Германия затеяла войну. Взяли милого в солдатики — оставили одну! Ой, девочки, война, война, зашумели ёлочки, Прилетели самолеты — улетели дролечки! Много лесу на угоре, много вересиночек. Из-за проклятого фашиста много сиротиночек.

Итак, традиция санкционирует лишь насилие, осуществляемое в интересах и по сигналу из прокреативной сферы, тем самым программируя сцепление этих двух сфер.

Феномен их сцепления в русской культурной традиции точно выразил А. Платонов: «В нашем народе понятие матери и воина родственны: воин несет службу матери, храня ее ребенка от гибели, и сам ребенок, вырастая сбереженным, превращается затем в воина». До сих пор, если рождается мальчик, матери говорят: «Ну, будет солдат!»

Уже на примере праздничных драк мы могли наблюдать разделение сфер насилия и воспроизводства. По обычаю в этих драках участвует неженатая молодежь: «Всё до армии, — объясняет житель с. Пинаевы Горки (в Новгородской обл.), сам бывший атаман деревенских компаний. — После армии — уже нет: уже думали о семейной жизни. Всерьёз с девушкой знакомимся. А женатые уже не дрались — уже дети». Так формулируется норма. Участие женатых мужчин в драках случалось, но воспринималось как факт исключительный, и это участие осуждалось и сдерживалось. «Женатые не дрались, — замечает рассказчик, — только поддерживали. Да хотел холостого парня ударить, а попал в женатого… Бабы плакали: две дочки остались…» Случаи убийства или увечья женатых мужчин десятилетиями хранились в памяти жителей, приобретая стереотипно-фольклорную форму и назидательно-осуждающий смысл. Мотивировка — «у них дети»: иными словами, заведя детей и беря на себя ответственность за них, человек устранялся из сферы насилия.

Зато молодежь, вступая в возраст драк, демонстрировала символический разрыв с матерью. В песнях «под драку» отрицается даже сам факт их рождения от женщины:

Я родился на кровати,

Мамки дома не было:

Моя мамка в Ленинграде

По базару бегала!

Приобщение к компании дерущихся парней осознается подростком в терминах нарушения материнских запретов (в том числе на сквернословие). Напомним песню ломальщиков — подростков, которые ломались, кривлялись, сквернословили, рыли ножом землю и подлезали к встречным парням, провоцируя драку:

Подержите мою кепку,

А я поломаюся.