Читать книгу - "Реквием - Грэм Джойс"

Этот жестокий неизбежный урок она получила в четырнадцать лет, когда безоговорочно отдалась мужчине вдвое старше себя. Он лишил ее невинности и оставил ей невыносимое осознание того факта, что ее преданность не пробудила в нем никакого ответного чувства. Где-то в самой глубине своего существа, в защищенном от всего мира убежище, куда душа скрывается зализывать свои раны, она поклялась, что никогда больше не подвергнет себя такому страданию. И она поступала так, как поступает почти каждый из нас: сдерживала любовные желания, обуздывала их. Она прятала любовь за дымовой завесой, набрасывала на нее маскировочную сетку, так что ослепительно-яркий свет любви едва мерцал, и делала это так успешно, что ей удавалось даже скрывать свои чувства от самой себя.

Поэтому, когда она встретила Тома, сердце ее словно сжалось. Она спряталась за щитом отпугивающей холодности; а когда спустя некоторое время его случайно занесло в ее постель, она утопила свои желания в алкоголе. Потом он женился и дышать стало совсем уже трудно, она спокойно разжала пальцы, сжимавшие ее сердце, подружившись с его женой Кейти, хотя и понимала, что Кейти меньше подходит Тому, чем она. Когда Кейти погибла в этой жуткой катастрофе, она, к собственному ужасу и негодованию, испытывала сложные чувства, среди которых, помимо горя, были совершенно неуместные радость и надежда. Какое-то время она ненавидела себя и, как всегда, топила свои чувства в трясине циничных поступков. А когда произошло нечто совершенно непредставимое и Том приехал в Иерусалим, к ней, она тут же отправилась искать какого-нибудь мужчину и нашла молодого араба, который должен был послужить ей противоядием от этой ужасной, сжимающей сердце и парализующей ее любви. Она даже подстроила так, чтобы Том застукал их в кровати.

Голова и сердце, сознание и чувства. Как они любили играть друг с другом в азартные игры, обманывать и обкрадывать друг друга.

И в этот день, когда безбрежное синее небо раскинулось над Иерусалимом, золотые купола церквей перемигивались друг с другом, а с минаретов возносились призывы к вере и она поднималась над городом, как горячая волна, Рабин и Арафат вели переговоры о мире. Евреи чистосердечно преломили хлеб с арабами, и в это же время Том ускользал от нее.

Шерон напомнила себе, что должна выполнить поручение. Тоби попросила ее отнести записку одной из бывших клиенток, живущей около Меа-Шеарим. Доставив послание по назначению, Шерон пошла обратно через еврейский квартал. Ей было любопытно, как хасиды восприняли последние события в политической обстановке. В Меа-Шеарим уже проходили демонстрации против соглашения с арабами, и точно такие же демонстрации устраивали в Газе некоторые палестинцы, возглавляемые фанатиками из ХАМАСа.

У входа в квартал перед ней оказался плакат:

«ДОЧЕРИ ИЕРУСАЛИМА, ВСЕГДА ОДЕВАЙТЕСЬ СКРОМНО».

Надпись была сделана золотыми буквами на черной доске. Краска шелушилась.

«НЕ ПРОВОЦИРУЙТЕ ХУДШИЕ СТРЕМЛЕНИЯ, ЧТО ЕСТЬ В НАС».

Шерон знала, что одеваться скромно — значит не выставлять на всеобщее обозрение ни коленей, ни лодыжек, ни даже рук до локтей. Она же стояла перед входом в квартал в блузке с лямками на плечах, оставлявшей руки обнаженными, и в юбке, едва доходившей до колен. Ей приходилось бывать здесь раньше, и тогда она была одета подобающим образом. Но сейчас ее охватил гнев на эту обособившуюся группу евреев, которые незаконно захватили часть Иерусалима и запугивали всех входящих в их владения своими угрозами. «Почему мы должны отвечать за то, что ваша похоть никак не успокоится? — думала она. — Почему женщины должны страдать из-за ваших демонов?»

Ее собственный демон шепнул ей, чтобы она вошла.

Меа-Шеарим был похож на съемочную площадку. Узкие улочки с десятками антикварных лавок, буквально высыпавших свои ценности на тротуары. Хасиды, шествовавшие туда и сюда в литовских сюртуках. «Я еврейка, — подумала Шерон, — я люблю эту страну, но что у меня общего с этими людьми?» Не раз она просиживала до утра у Ахмеда, споря с его друзьями, фанатичными исламскими фундаменталистами, которые были столь же безумны, как эти евреи. Мимо прошли две женщины, искоса бросив на нее взгляд. Они были обриты наголо. Шерон знала, что дома в гардеробе они хранят парики, чтобы надевать их по особым случаям. Старик с бородой Мафусаила, стоявший в дверях своей лавки, проворчал что-то, когда она проходила мимо. Может быть, он просто прочищал горло. Она остановилась и улыбнулась ему. Он опять пробубнил что-то.

— Я иду слишком быстро? — спросила она его на безупречном идише. — Или, может быть, слишком медленно?

Старик ничего не ответил, и она пошла дальше. На углу группа молодых людей обсуждала переговоры о мире. До нее донеслись слова «предатель» и «измена».

— Рабин и Арафат несут нам мир, — произнесла она громко. — Вам следовало бы благодарить за это Бога. Они рискуют своей жизнью ради мира.

Парни уставились на нее в изумлении, глаз их было не видно за запотевшими стеклами очков. Она пошла дальше, чувствуя, как их взгляды сверлят ее спину.

«Уходи отсюда, — говорил ее внутренний голос. — Чего ты ищешь здесь?»

Но она продолжала углубляться в улочки квартала. Еврейский квартал! Как странно: во всем остальном мире этим словом называли место, откуда трудно было выбраться, а здесь оно означало нечто вроде цитадели культуры, в которую не было доступа ни посторонним прохожим, ни времени, ни истории.

«Уходи, это место не для тебя».

Она прислонилась к стене, испещренной граффити, и вытащила сигарету. Когда она собиралась прикурить, что-то с силой ударило по стене рядом с ее головой. Она выронила незажженную сигарету из рук. В воздухе оседало облачко пыли, выбитой из стены, и сначала она решила, что в нее стреляли, но промахнулись. Затем она увидела камень, упавший у ее ног.

«Убирайся! Уноси ноги!»

Вместо этого она крикнула с вызовом:

— Я еврейка! Это моя страна! Вы — тоже евреи!

Обернувшись, она увидела группу молодых бородатых хасидов в очках, пронзавших ее своими взглядами. Любой из них мог кинуть камень.

«Вот, пожалуйста. Ты этого добивалась?»

Она развернулась и покинула квартал тем же путем, каким вошла.

В машине она достала носовой платок и, прижав его к лицу, заплакала. Не из-за того, что с ней случилось там, и не потому, что она была испугана — хотя она была испугана, — а из-за Тома.

Том не мог ответить ей любовью, потому что был одержим комплексом, связанным с гибелью своей жены. А комплексы, как хорошо знала Шерон, могут разодрать человека в клочки не хуже демонов. Комплексы похожи на духов — да нет, они и есть духи. Некоторые из них оказываются добрыми ангелами, другие — грязными вампирами. Они манипулируют человеком, соблазняют его, борются с ним, водят за нос.

Комплексы могут причинить серьезный вред. Любовь тоже была духом, этого никто не станет отрицать. Но никто не знает, добрый это ангел или вампир. Как еще можно объяснить человеческое поведение? Если в человеке поселяется дух любви, у него поднимается температура, его руки отказываются выполнять его приказы, он бездумно бродит там, где не должен был бы ходить. Он обманывает себя самого, так же как она обманывает себя, так же как обманывает себя Том.