Читать книгу - "Джек, который построил дом - Елена Катишонок"

«…Нам было три года, мне и Альберту, его приводили ко мне “в гости”. Мы играли, говорили. Его отец работал на железной дороге, и его убило на сцепке составов. Откуда я знал, не помню; наверно, бабушка с матерью говорили. У меня в углу был игрушечный поезд, и вагоны сцеплялись друг с другом. Однажды что-то произошло, когда я играл, и вагоны вдруг сделались огромными, как настоящие, я видел их на вокзале; сам я стал маленьким, и на меня надвигался поезд. Ужас меня сковал, и я понял, как это произошло с папой Альбертика, и его, взрослого дядьки, детскую беспомощность увидел. Много раз потом я видел это во сне, одном и том же, в тех же деталях.

Я всегда радовался Альбертику. Моя кошка родила котят, я показал ему. Он смеялся радостно, взял одного в руки – крохотного, полосатого, еще слепого, – гладил его, целовал, а потом выбросил в окно. Я кинулся к окну: поймать котенка, не дать упасть, но его не было видно, а полностью распахнуть окно я не мог, оно было чуть приоткрыто, чтобы проветрить. Мой страх вязкий, холодящий: мы на пятом этаже, котенок внизу, на грязном асфальте. Я бросился на Альбертика, повалил его, начал бить жестоко, обливаясь слезами, без единого слова. Бабушка разняла нас, увела Альберта. Я ревел и молчал. Меня стыдили: нельзя бить этого мальчика, у него папа погиб. Я ревел, ничего не говорил и не мог его жалеть – он убил котенка. Маленького, нежного, еще слепого, беспомощного. Об этом никто не знал – я молчал.

Альберт был первый человек, которого я вычеркнул из своей жизни. “Ты злой, ты не умеешь жалеть”, – говорила мать. Я не умел одновременно жалеть Альбертика и котенка. Я ничего ей не сказал.

Наверное, я действительно злой.

Юлька, Юлька, Египтянка моя. Сколько нежности в имени твоем. Ю и Я, Ю – Я. Все, дальше букв нет, алфавит кончается. Когда ты это сказала, я не сразу понял. Это от безграмотности, я не умею писать и не помню порядок букв в алфавите – ни в русском, ни в английском. Теперь запомнил самые главные: Ю и Я, Юлька и я. ЛюблЮ тебЯ.

Не все ли равно, что я пишу в этом письме, обреченном на неотправление…»

Что он сделал неправильно? Приехал ее встретить, Юля заканчивала работу в пять. Закурил – и сразу увидел ее силуэт за стеклянной вертящейся дверью. Вышла на улицу, свернула к метро. Он просигналил несколько раз, мысленно заклиная: обернись, я здесь!.. Как услышала – недоуменно обернулась и побежала к машине.

Знать бы, какие слова говорить… Не знал и молчал. Вернее, говорил, но не о том, не о главном. Она вдруг увидела розы. «Какие чудесные! Кому?» – «Тебе». – «Разве сегодня праздник?» – «Конечно. Я делаю тебе предложение».

Может быть, так не говорят? А как?.. Какие слова были нужны, чтобы ее лицо – удивленное, растерянное – не потухло? В глазах он увидел страх. Это так страшно – стать моей женой?

«Ты… боишься?»

«Да».

«Меня?»

«Нет». Улыбка – короткая, печальная. «Ян… я не вижу нашего завтра. Мне страшно».

Он ехал вперед, их обгоняли; свернул на какую-то незнакомую улицу и остановился.

«Ян, милый. У нас есть сегодня. Разве этого мало? Дай мне время. Пожалуйста».

Нельзя было такое говорить, ему – нельзя. Знала же, сразу поняла: он без кожи. Птица-Журавль. Перья не считаются; что такое перья? Дунул – и вспугнул.

Журавль в небе, а в руке кто – синица? Пуста моя рука, Журавлик.

Как объяснить ему, не ранив еще глубже, что она совсем недавно из замужа и страх развода внедрился в нее прочно, как прививка от брака. Выдохнется, потеряет силу – тогда и страх уйдет. Нужно время.

Не успела обзавестись вазой, но розы в стеклянной банке остались нежными белыми розами. В квартире пусто, тихо; в углу горит настольная лампа. Квартира почти не обжита, и темнота делала ее почти чужой. За четыре дня розы начнут вянуть, и лепестки беззвучно будут падать на стол.