Читать книгу - "Андерсен - Шарль Левински"

Или… Ну просто ради времяпрепровождения… Я мог бы позвонить в полицию, моим высоким голосом, который приняли бы за женский, например, соседкин. Я заявил бы о нападении или взломе квартиры. Они бы примчались – с мигалками и сиренами, – а у меня было бы развлечение на полчаса.

Или…

Я мог бы устроить всё, что захочу, и никто бы меня не заподозрил. Потому что я ведь ещё не умею говорить или что-нибудь выдумывать или вообще сделать что-нибудь более интересное, чем выстроить башню из кубиков да испачкать памперс. Маленькому мальчику не нужна и волшебная палочка, чтобы остаться невидимым. Я для них на самом деле не существую. Всего лишь младенец, нуждающийся в уходе.

Я мог бы…

Разумеется, я не стану ничего этого делать.

Я лишь выдумываю это, потому что мой рассудок нуждаются в стимулах. Единственную книгу, которая вот уже несколько недель стоит у меня в комнате, я знаю уже слишком хорошо.

Сказки братьев Гримм.

171

Старинное издание. С красивым готическим шрифтом, я с таким вырос. Первая буква в начале каждой сказки встроена в маленькую картинку. Например, Румпельштильцхен пытается разорвать на части свою начальную букву. Кот в сапогах прячется за своей начальной буквой – видимо, подстерегая мышь. И так далее.

Не знаю, откуда взялась эта книга. И почему её поставили на полку стеллажа в моей комнате. Я ещё мал для того, чтобы мне читали сказки вслух. Книжки с картинками – вот мой предел. Как делает корова? Она делает: му-у-у.

И почему такая старая книга? Может, это семейная реликвия – ещё от бабушки Арно или от дедушки Хелене. Он могли читать эту книгу вслух своим детям, как это делала для меня моя мать.

Или, что тоже мыслимо: они нашли эти сказки где-нибудь на книжном развале и купили, думая себе: вот вырастет Йонас, порадуется картинкам.

Неважно. Главное, есть что почитать.

Эти сказки, а я и не знал, не такие уж умилительные, как мне это представлялось по воспоминаниям. Моя мать, оказывается, многое пропускала. Подвергала сказки цензуре. У неё не проходила бочка, «полная кипящего масла или ядовитых змей». Никого не сжигали на костре и не пожирали в лесу дикие звери. Она, наверное, думала, что такие вещи могут меня травмировать.

Никому не окажешь услугу, оберегая его от действительности.

Некоторые сказки она пропускала. Например, про маленькую девочку, которой гном каждый день давал острый нож, потому что старый у неё уже затупился и она не могла делать им свою работу как следует. В конце сказки вмешивались три брата и отрезали гному руку. Из ревности. Я полагаю, эту сказку она вполне могла бы мне и прочитать. У меня не было сестёр и братьев, которых мне следовало бы опасаться.

Эту сказку и ещё несколько других, которые мне нравятся, я знаю уже почти наизусть. Я радуюсь всякий раз, когда мне в руки попадает другое чтение, пусть и не такое интересное. Я прочитал даже вкладку из упаковки с сиропом от кашля.

Сегодня Федерико принёс рекламную брошюру фирмы Андерсен. На обложке изображён их фирменный знак, а Федерико знает, что мне он всегда нравился. Только не знает, почему. Надпись со стрелой, указывающей на вход.

Итак, будет мне что почитать.

172

Это невероятно.

Этого не может быть.

Но это так.

Кажется, я закричал так громко, что напугал их. Я не помню своего крика, но было бы вполне логично, что я так бурно среагировал.

Ещё логичнее было бы, если бы я пел и плясал.

Когда Майя вбежала в комнату на мой крик, на ней ничего не было надето. Теперь, после всего, я припоминаю, что кожа её влажно блестела. В тот момент меня это не интересовало, да и в этот момент меня это не интересует.

Теперь важно только одно.

Федерико обнял меня и спел мне итальянскую песню. Колыбельную, как я догадываюсь. У него приятный голос.

Его тело – а он тоже был голый – пахло очень по-мужски: потом и немножко рыбой. Должно быть, я помешал им в интимный момент.

Но это меня не интересует.

Меня интересует совсем другое.

Майя, иначе это была бы не она, непременно хотела выяснить, что же меня так испугало. Я указал на стену, по которой пробегали тени от фар проезжающих по улице машин. Пусть думают, что я испугался.

Но я ничего не испугался.

Я пережил самую лучшую неожиданность, какую только мог представить.

В моей комнате горит ночник в виде клоуна со светящимся красным носом. Федерико собрался вкрутить туда завтра более сильную лампочку.

Но света достаточно. Больше мне и не требуется. Если кто-то войдёт в комнату, я могу моментально изобразить вполне достоверный сон.

В свете красного клоунского носа я прочитал…

Я прочитал…

Не удивительно, что я закричал.

173

Только однажды до этого я испытывал такой внезапный прилив счастья, такой радостный сюрприз. Это было, когда я…

Это не сравнить. Конечно нет. Но всё же.

«Рождество и Пасха в один день», – называла моя мама такие моменты. Сегодня – Рождество, Пасха и Троица в одном.

Мне было не больше восьми лет. Самое большее девять. Я ещё ходил в коротких штанишках. Хотя была зима.

Это был великий день преподавателя катехизиса Лэммле, нашего «Ягнёнка-беее». Раз в году, во время предрождественского адвента ему разрешалось организовать благотворительный базар – в пользу миссии в Африке. На этом базаре продавались пироги, испечённые женщинами нашей общины, самодельные вышивки и тому подобные вещи. Ягнёнок-беее уже за недели до базара обходил деревню, от дома к дому, собирая эти предметы, и всякий раз нахваливал кофе, которым его угощали, как самый лучший, какой только ему приходилось пить.

По такому случаю полагалось появиться в собрании общины и внести пожертвование, кто сколько может. Мои родители всякий раз перед этим спорили, сколько денег дать. Как можно меньше – такова была установка у отца. Столько, чтобы не прослыть скупыми – на этом настаивала мать. В наших краях внимательно следили за руками.

Соседи – и этим я потом часто пользовался – лучшие осведомители. Они расскажут более интимные вещи, чем мог ожидать от них допрашиваемый.

Для нас, детей, самым важным был стенд, которым управлял лично катехизист Лэммле. У него для этого было специальное устройство – или он мастерил его всякий раз заново, не знаю, – состоящее из множества бечёвок. На одном конце они сходились в толстый пучок, а другие их концы разбегались, пройдя пути разной длины по канавке в поперечной планке. На концах под планкой были привязаны предметы, которые можно было выиграть. За пять пфеннигов ты получал право потянуть за верёвочку в верхнем пучке – тот предмет, который поднимался при этом вверх, и был твоим выигрышем.