Читать книгу - "Эвкалипт - Мюррей Бейл"

— Зачем ты здесь?

Хотя было темно, углы комнаты лучами сходились к нему, а сам он выказывал впечатляющее хладнокровие — первое, что требуется от офицерского состава.

— Сейчас лампу включу, — сказала Эллен.

Если он улыбается, она и впрямь его выставит. Просто она никогда еще не видела его вне солнечного света и деревьев, в своей комнате.

Однако все это разом позабылось, едва вспыхнувший свет озарил ночного гостя: в старой кожаной куртке, подобающе бледный, он протягивал ей жалкий букетик из веток с желтыми почками, наломанных с одного из деревьев. Воистину наглядная иллюстрация названия «эвкалипт»: репродуктивные органы «надежно защищены».

— Красивые, — молвила Эллен. — Такие милые. И какая разница, ежели сорваны они с меланхоличного дерева в двух шагах от дома, с эвкалипта густорастущего, Е.crebra. В ее руке цветы слились с нею воедино, перетекая внутрь и наружу; Эллен ощущала сокрытую в тепле твердость, и ее собственные теплые округлости обрели некое смутное назначение.

Он стоял и смотрел; а между тем загадочное ощущение превосходства накатило на сидящую в постели девушку — накатило и тут же отхлынуло, точно краткое напоминание.

Эллен провела рукой по лицу и задумалась, как она выглядит.

— Ужас какой, — промолвила она и скользнула под одеяла.

Теперь, когда он вернулся — он здесь, в ее комнате; голова его возвышается над нею и склоняется к ней! — Эллен уже приготовилась было слушать его голос, но почти тотчас же вляпалась в тающую кляксу безнадежности, напоминающую о ее положении: ведь в соседних комнатах ждут терпеливый отец и мистер Грот. Завтрашнее утро уже не за горами, а тогда — всему конец.

— Мне нужно кое-что рассказать тебе. Сперва — цветы, а теперь вот одна из его историй; как будто байки его способны хоть что-то изменить. Эллен чуть отвернулась к стене. Ну, что он такого скажет? Сделать-то он ничего не сделал! Мистер Грот свершил куда больше. Собственно, свершил все, что требовалось (если верить отцу). Мистер Грот в своем роде — человек весьма примечательный. Слишком поздно.

— Подвинься, — шепнул гость.

Проигнорировав «стул для рассказчиков», поставленный у постели специально ради такого случая, он сбросил ботинки и вытянулся рядом с девушкой.

— Смысла нет… — медленно проговорила Эллен.

Какое-то мгновение незнакомец созерцал точку на противоположной стене. Когда так поступал ее отец, казалось, он выбирает, куда бы повесить один из своих сельскохозяйственных календарей.

— Самые важные события моей жизни, — начал он, — происходили в парках, садах, в редколесье…

Вот взять истории, что незнакомец рассказывал ей в разных концах имения, — все это время Эллен полагала, что выдуманы они прямо тут же, на месте, ради нее, чем и объяснялся ее исполненный любопытства, собственнический интерес. Ни одна из историй не основывалась на традиционном: «Я то, я се», что все сводится к «Я есмь». А теперь, когда необходимо рассказать Историю с большой буквы, историю, способную ее спасти — ну, хоть как-нибудь, ведь сейчас это уже невозможно! — этот человек взял да и ударился в личные воспоминания, подобно всем прочим. Что толку? Она обречена. По всей видимости, незнакомец понятия не имеет о ее бедственном положении.

С другой стороны, может, история ответит хотя бы на некоторые из множества вопросов о нем самом, что девушке не терпелось задать все это время.

Кроме того, история позволит ей оторваться от подушки и теплой постели и рассмотреть его лицо под нужным углом, увидеть, как двигается его челюсть, пока тот тщательно подбирает слова: вот так же отец ее рассеянно жует бифштекс, особенно в последнее время. Девушке вдруг захотелось дернуть гостя за нос или хотя бы за ухо. В уголках его глаз и губ пролегли симпатичные морщинки. А подбородок какой-то чрезмерно сильный, как будто встарь от чьего-то кулака пострадал.

Как выяснилось, незнакомец, которому в кои-то веки предстояло самому попасть в центр повествования, тоже отлично понимал всю невыигрышность подобного положения и, воспользовавшись вступительной фразой как пояснением или расшифровкой, продолжил, избегая настырного «я». Он как ни в чем не бывало рассказывал про некоего человека, что вырос при неуживчивом отчиме, потому что мать его — она, между прочим, брала призы на скачках — сбежала с очередным любовником, американским инженером, занятым на строительстве плотин в Юго-Восточной Азии. Впрочем, Эллен отлично видела: эта история на самом деле про него самого и потому сулит некоторую надежду.

Отчим хромал: неудачно с лошади навернулся. На самом деле нога была кривой, как молодой эвкалипт. Что не мешало ему плавать всю зиму напролет; вот почему он предпочел поселиться в промозглом многоквартирном доме за Бонди.

Отчим, слегка глуховатый, не был счастлив в жизни и то и дело отыгрывался на мальчике: колотил его почем зря, пока они жили у моря. Отчим весь в черном, с прозрачными водянистыми глазами, с костылем или с тростью — прямо отчим из сказки, продолжал рассказывать незнакомец, вытянувшийся рядом с девушкой.

Вот так мальчик рос себе, невзирая на затрещины да окрики, в неугасающем слепяще белом свете Бонди. Неудивительно, что он увлекся ботаникой: спокойной, упорядоченной, зеленой такой; больше тишины и спокойствия сулила разве что надежная, стабильная геология.

Однажды к отчиму вселилась женщина, и мальчику сказали, что больше его не потерпят. Утра дожидаться он не стал. И вскорости после того бросил занятия.

Он так долго пробыл вдали от Сиднея, что друзья уже решили: небось, умер. Несколько раз он и сам задавался вопросом, а жив ли он. Он начал со стран попроще, над экватором, однако под конец добрался и до самых непростых, ниже экватора. Многое он видел впервые — и многое не увидит более никогда. С ним столько всего произошло, чего в противном случае вовеки не случилось бы. Именно на это он и надеялся: он жаждал опыта. Считал, что опыт формирует структуру. Но слишком уж обдуманно, слишком взвешенно. Да, безусловно, так. Взять, скажем, путешествие на поезде: вот вам жизнь, горизонтально поделенная на проносящуюся мимо последовательность интервалов, что размечены, к слову сказать, серыми железнокорами либо сальными деревьями, срубленными на севере Нового Южного Уэльса. Дважды юноша терялся в лесах: на Борнео и где-то в Польше. Он видел, как на свет родился слон; в тиковом лесу дело было. В ботаническом саду Кью он возил тележку. А ты знаешь, что в Кью всего-то навсего два эвкалипта? А потом еще участливая женушка мирового специалиста по орхидеям: с шарфиком на голове…

При этих словах незнакомец, вытянувшийся рядом с нею, нахмурился и опустил взгляд.

— Жизнь у юноши была богатая и многообразная…

Вообще-то Эллен представляла себе опыт совсем иначе; опыт как таковой ее не интересовал. Но, как всегда, его ровный голос, то нарастающий, то затихающий, оказывал успокаивающее действие; на этом она и сосредоточилась.

Спустя сколько-то лет наш герой возвратился в Сидней.