Читать книгу - "Познать женщину - Амос Оз"

— Ладно, — отрезал Иоэль. — На сегодня хватит. Так есть кофе или нет его? Я должен был сам приготовить себе кофе, вместо того чтобы просить об одолжении. Еще немного, и придется присылать сюда специальное подразделение по борьбе с террором.

— Твоя мать… разве ты не знаешь, какие между нами отношения… Но когда я вижу…

— Авигайль, кофе…

— Я поняла, — сказала она, вернулась на кухню и вышла оттуда, неся чашку кофе и тарелочку с грейпфрутом, очищенным и разделенным на дольки, в виде хризантемы. — Я понимаю. Разговоры причиняют тебе боль, Иоэль. Я должна была предугадать это. По-видимому, каждый переживает горе по-своему. Я прошу прощения, если, не приведи господь, обидела тебя.

— Ладно. Покончим с этим, — буркнул Иоэль, внезапно ощутив, что переполнен ненавистью, из-за того что «по-видимому» прозвучало у нее как: «пави-и-дэ-мому». Несмотря на попытки отвлечься, перед ним стоял полицейский Шалтиэль Люблин со своими моржовыми усами, грубоватой добротой и щедростью, со своими анекдотами, главной темой которых были секс и фекалии, с неизменными поучениями (Иоэль чуть ли не слышал его прокуренный голос) о тирании детородного органа и о том, что у всех одни и те же тайны. И неожиданно он понял, что поднявшееся в нем неприятие обращено не против Люблина, и не против Авигайль, а против памяти о жене, против холода ее молчания, против белых ее одежд. С трудом заставил он себя отхлебнуть два глотка кофе, как будто вынудили его пить помои, и тут же вернул Авигайль и чашку, и разделанный под цветок грейпфрут. Не сказав ни единого слова, склонился он над уже прополотой клумбой, вновь и вновь окидывал ее взглядом хищной птицы, отыскивал признаки проклюнувшихся сорняков. Даже черные очки решил надеть для этой цели. И все же, когда через двадцать минут он зашел на кухню, то увидел: теща сидит застыв и выпрямившись, плечи укутаны мантильей испанской вдовы, будто сошла она с портрета на почтовой марке, что изображает мать, потерявшую своих детей. Ее неподвижный взгляд был устремлен в окно, туда, где он работал минуту назад. Сам того не замечая, он проследил за ее направленным в одну точку взором. Но там уже было пусто. И он произнес:

— Ну ладно. Я пришел извиниться. Вовсе не хотел тебя обидеть.

А затем он завел машину и снова отправился в теплицу Бардуго.

Да и куда еще мог он податься в эти дни, в конце февраля, когда Нета уже дважды, с недельным интервалом, была на призывной комиссии и теперь оставалось только ждать результатов медицинского обследования? Каждое утро отвозил он ее в школу. И всегда — в самую последнюю минуту. А то и еще позже. Но на призывный пункт подбросил ее Дуби, один из двух сыновей Арика Кранца, курчавый, худой, похожий на мальчика из Йемена, продавца газет, почему-то запомнившегося Иоэлю с суровых времен общей неустроенности — времен становления Государства Израиль. Выяснилось, что Кранц послал сына и даже велел дождаться, пока Нета не завершит все свои дела, а затем отвезти ее домой на маленьком «фиате».

— Скажи-ка, не собираешь ли и ты случайно колючки и партитуры? — спросил Иоэль у Дуби Кранца.

А парень, начисто игнорировавший насмешку или не сумевший ее уловить, совершенно спокойно ответил:

— Пока еще нет.

Кроме того, что он подбрасывал Нету в школу, Иоэль возил мать на контрольные обследования в частную клинику доктора Литвина, недалеко от Рамат-Лотана. В одну из таких поездок она неожиданно, без подготовки, без какой-либо связи с темой разговора, спросила: серьезно ли это у него — с сестрой соседа. И он недолго думая ответил ей словами сына Арика Кранца.

Довольно часто по утрам он проводил в теплице Бардуго час-полтора. Накупил цветочных горшков, керамических и пластмассовых, приобрел два вида обогащенной удобрениями земли, приспособления, чтобы рыхлить землю в горшках, поливать растения и опрыскивать их. Весь дом постепенно наполнился вазонами, главным образом с вьющимися растениями, которые струились с потолков и притолок. Чтобы подвесить вазоны, Иоэлю снова пришлось вовсю поработать дрелью, включенной в розетку при помощи длинного шнура. Однажды, когда в половине двенадцатого он возвращался из теплицы и машина его напоминала тропические джунгли на колесах, на глаза ему попалась филиппинка — домработница соседей по переулку. Она толкала перед собой тележку с покупками, с трудом преодолевая подъем; до их переулка было еще минут пятнадцать ходу. Иоэль остановился и с вежливой настойчивостью убедил принять помощь. И хотя он подвез ее к дому, беседу завязать не удалось, они лишь обменялись несколькими вежливыми словами. С тех пор он несколько раз караулил ее в дальнем углу автостоянки перед супермаркетом, в полной готовности замерев за рулем, скрыв лицо за новыми солнцезащитными очками. Когда она выходила с полной коляской, он мигом оказывался рядом и умел уговорить ее сесть в машину. Выяснилось, что она немного говорит и на иврите, и по-английски, но отвечает односложно, отделываясь тремя-четырьмя словами. По собственному почину, он вызвался усовершенствовать коляску для покупок — поставить колеса с резиновым ободом вместо грохочущих металлических. И Иоэль действительно купил в хозяйственном магазине колеса с резиновым ободом. Но не нашел повода появиться перед дверью незнакомых людей, у которых работала женщина, а в те несколько раз, когда удалось ему «умыкнуть» ее вместе с коляской на выходе из супермаркета и подвезти до дома, он не мог просто так вдруг остановиться посреди улицы, разгрузить полную коляску, перевернуть и поменять колеса. Так вот случилось, что Иоэль обещания не выполнил и даже делал вид, будто никогда ничего не обещал. Новые колеса он спрятал от самого себя в дальнем углу сарая, где хранились садовые инструменты. А ведь на всем протяжении службы он всегда старался держать данное слово. Кроме, пожалуй, того последнего дня, когда он был срочно отозван из Хельсинки и не успел позвонить, как обещал, инженеру из Туниса. Вспомнив об этом, он с удивлением отметил, что, хотя кончился вчера февраль, и прошло уже более года с того дня, как в Хельсинки им был замечен калека, в памяти хранится номер телефона, оставленный инженером из Туниса, номер, который он там же, на месте, заучил и не забыл до сих пор.

Вечером, когда женщины оставили его одного в гостиной смотреть выпуск полночных новостей и когда по окончании всех передач на экране замелькали хлопья снега, ему пришлось отогнать от себя внезапное искушение позвонить по этому номеру. А ну как поднимет трубку тот самый калека? И что ему сказать? Или спросить? Вставая, чтобы выключить мерцающий телевизор, он со всей остротой осознал, что февраль кончился вчера, а стало быть, сегодня годовщина его свадьбы. И, взяв большой фонарь, вышел в темноту сада, чтобы проверить, как поживает каждый саженец, каждый стебелек.

Однажды ночью, после любовных утех, за стаканом горячего пунша спросил Ральф, может ли он предложить Иоэлю ссуду. Почему-то Иоэлю показалось, что это Ральф просит ссуду у него, и он поинтересовался, о какой сумме идет речь. Ральф ответил:

— От двадцати до тридцати тысяч, — прежде чем Иоэль понял, что ему предлагают денег, а не просят их. И удивился. Ральф сказал: — Всегда, когда тебе понадобится. Я к твоим услугам. Здесь тебя не торопят.