Читать книгу - "Дуэт для одиночества - Алёна Жукова"

Как и было назначено, Лиза к трем пришла в класс. Учителя не было. Она потопталась у двери и уже собралась уходить, как заметила в конце коридора Натку Милькину. Она, видимо, только что отыграла у своей Старухи-Золотухи, так ученики прозвали старейшего профессора Римму Ивановну Золотко, и направлялась, как всегда, в буфет. Лизе очень не хотелось сейчас выслушивать Наткину болтовню, и она заскочила в класс. Не было уверенности, что Ната не заметила ее маневра, и точно, буквально через минуту черный глаз уставился на Лизу из приоткрытой двери.

– Ты чего, одна, что ли? Репетиция, да? А Хлебчик где? Ждешь его, да? – засыпала вопросами Натка.

Лиза кивнула и отмахнулась, мол, скройся, но подружка распахнула дверь и ввалилась в класс.

– Я посижу, пока твой не пришел, слушай, чего расскажу, – и Ната затараторила о какой-то ерунде вроде организации поездки на пароходе по случаю окончания школы.

Лиза слушала вполуха и листала ноты. Учителя она уже ждала как избавления. Он опоздал на пятнадцать минут. Зашел, когда Натка, сидя на его столе, вытащила из портфеля купленный у кого-то с рук новый купальник и пыталась продемонстрировать Лизе, как чудесно скроены трусики. Павел Сергеевич застыл в дверях, Лиза покраснела, а Натка, извинившись, сползла со стола, оставив на его полированной поверхности влажные следы. Она ящерицей шмыгнула в дверь, а Лиза плюхнулась на стул перед роялем, стараясь не смотреть на учителя, но в поднятой крышке заметила, как медленно, на одеревеневших ногах он подошел к столу, как растерянно, словно не зная, куда поставить портфель, остановился. Лиза начала разыгрываться на гаммах, наблюдая, как Павел Сергеевич возит носовым платком по тому месту, где только что сидела Натка. «Вытирает, – подумала Лиза, – можно подумать. Ишь какой брезгливый, и платок понюхал. Фу, дурак какой! Что она, специально, что ли. Жарко ведь, вот и вспотела». Больше Лизе в его сторону даже смотреть не хотелось.

На этот раз урок прошел спокойно. Хлебников сделал пару замечаний, но в целом остался доволен. Даже похвалил за умение собраться и закончить за пару дней то, что другие наверстывают месяцами. Павел любовался тем, как от его слов поднималась только что опущенная голова ученицы.

«Как у цветка, – подумал он, – вот и плечи наконец расправила и улыбнулась. А глаза, глазищи, надо ж, как горят. Ух, какой в ней вулкан кипит. Выпустить боится, себя боится, меня. Ноги дрожат, коленки склеила. Господи, до чего красива и талантлива! В том и беда… Хорошо, когда одно что-то, а так – разорвет ее в разные стороны. А как иначе, кто мимо такой спокойно пройдет? Домогаться будут, ответит… Разбудят, потом не остановишь. Это пока весь темперамент в клавиши вколачивает, а потом… А вдруг талант перетянет? И что, от всего отвернется, будет днями и ночами об аппликатуре и фразировке думать, да на кой ей это? Живи, девочка, люби… Головку свою хорошенькую держи высоко не потому, что старый дуралей похвалил тебя за усердие, а потому, что он сейчас подняться со стула не может от боли в паху».

Лиза о чем-то спросила, но он не расслышал, слишком шумно в голове колотились мысли. Окрыленная, она выпорхнула из класса и подумала, что Павел не такой уж противный. Да, требовательный, да, въедливый и ехидный, но справедливый, это уж точно.

Город плавился в июньской жаре, стекая к морю потоками изнуренных жителей и курортников. Паша продвигался против течения в центр, где жил с женой и тещей в двухкомнатной квартире. Дом был старый, даже старинный, с фамильными вензелями бывших владельцев – дворян Шапориных. Потолки там четырехметровые, окна полукруглые со ставнями. Паша с семьей жил в двух смежных комнатах. По узору затейливой лепнины потолка можно было легко догадаться, что стена разделила надвое чудесный зал, в котором отлично смотрелся бы Пашин рояль, ныне придвинутый почти вплотную к стене, дабы не мешать раскладывающемуся дивану. Рояль служил, по совместительству, столом и полкой для книг. Хорошо, что у тещи в комнате нашлось место для Муськиной виолончели.