Читать книгу - "Женский чеченский дневник - Марина Ахмедова"

– А вы зачем приехали? – все равно спросила Наташа.

– Интервью у Дадаева будем брать, – ответил один из мужчин.

– Я тоже. А можно я вас буду держаться?

У нее сразу созрел план – «сесть на хвост» украинцам. У них есть машина, деньги и шанс встретиться с Дудаевым. У нее ничего не было, кроме одного единственного преимущества – в частых поездках она изучила местность и теперь могла стать если не проводником, то фиксером – это точно. Но в обмен на это украинцы должны предоставить ей место в своей машине, не брать денег за проезд и поделиться шансом на встречу с Дудаевым.

– Нэ надо, – отрезала женщина, будто толстый кусок сала острым ножом надвое разделила. – Це нэ очередь, шоб нас держаться.

– Может, вечером ко мне зайдете? – не теряла надежд Наташа, делая вид, что не обиделась. – Чаю попьем... я вам пленку отмотаю, если нужно...

Она привезла с собой большой моток черно-белой кинопленки и нарезала ее для съемки. На цветную фотопленку у нее не было денег.

– Да шо ты прилипла, як липучка?!

«Баба...» – подумала Наташа.

Она знала, что общаться друг с другом в «горячих» командировках нужно. Даже если видишь, что человек – говно, а война сделала его говнистей в сто раз. Забыв о соперничестве, нужно рассказывать коллегам – другим журналистам, куда держишь путь. И не бояться конкуренции, потому что опасность – страшнее. Коллега может пойти по твоим следам и даже тебя обойти, сняв твое событие и первым привезя его в Москву. Такое случается часто. Но гораздо опасней попасть в беду там, где тебя никто не будет искать. Вот почему она всегда подходила к встреченным коллегам, знакомилась, рассказывала, куда собралась. Будто мальчик с пальчик разбрасывала слова-крошки по своему пути.

После дождя земля подсохла на солнце буграми. Наташа шла к развалинам старой крепости, посидеть на большом валуне среди разбросанных старых камней, рожденных этой твердой землей в незапамятные времена. Посидеть и подумать. Камень лучше, чем подоконник. Остатки крепости стояли в самом селе, привлекали только ворон, с каждым годом из стен вываливались серые камни, их растаскивали местные жители – подпереть забор, вложить в кладку строящегося дома. Теперь зубцы крепости напоминали зубы старика, источенные грубой пищей. Недолго ей оставалось – крепости.

Ее окликнул Асланбек Большой, идущий навстречу рядом с незнакомым ей боевиком.

– Иди, поснимай пленных, их недавно из Шали привезли.

Асланбек сильно похудел. Когда она видела его последний раз, он был мясистым, мускулистым, хорошо заметным на фоне двухэтажных построек.

– Ты можешь сказать, сколько в селе пленных? – спросила она.

– Не могу. Потому что не твое дело... В эту сторону иди, там будет недостроенный дом, зайди во двор, скажи, чтоб пленных тебе показали. Скажи, что я разрешил.

– Это все пленные или в селе еще есть?

– Наташа, не надо вынюхивать, сколько и где пленных. Мы тебе не разрешаем, – говорит Асланбек. – Ну, хорошо... Есть еще, но тебе их не покажут.

– Почему?

– Плохо выглядят, – смеется другой боевик.

– Голодные?

– Нет. Это – беглецы, – отвечает Асланбек. – Они убежать хотели, их избили, теперь они ходить не могут. Тебе их не покажут, даже не проси. Снимай то, что дают.

– Еще в семьях есть русские, – сообщает другой боевик.

– Сколько?

– Сколько поймали, столько и есть, – снова смеется он. – Знаешь, как монголы делали при Чингисхане? Разрезали пятку и зашивали в нее конский волос. Пятка заживает, а наступать на нее нельзя. Только на цыпочках ходить можно. А на цыпочках далеко не убежишь.

– Вы суете пленным в пятки конский волос? – Она прячет руку в карман. Кулак еле пролезает.

– А еще отрезаем уши и снимаем скальпы, – хохочет Асланбек, и его золотые зубы блестят на солнце.

– Все ты придумываешь. Я тебе не верю...

– А ты верь, потому что мы – звери, – звонко смеется Асланбек. Несмотря на рост, он не говорит басом. Его голос высок, но в меру.

– Ты не мог этого делать!

– Откуда ты знаешь, что я мог и что я делал? – тихо злится он. – Ладно, иди, снимай. Я разрешил.

По воздуху разливается звон и прозрачность, легкий запах костра и свежесть. Свежесть и простор. Чирикают птицы. Горы улыбаются с высоты. Уже прогнали утренний туман, разливают вокруг жидкий хрусталь, он опускается на село, и люди стекленеют в весне, становятся прозрачными, отсвечивают радостными зайчиками и смотрят сквозь себя, сквозь других, сквозь дома, сквозь горы. «Они» сегодня не прилетят. Сегодня – весна.

Наташа входит во двор. Дом кирпичный, покрытый штукатуркой. Большие оконные проемы. Похож на недостроенную школу или детсад.

Журчит вода. В другом конце двора открыт кран. Молодой человек с коротким ежиком на голове моет большую кастрюлю. Из-под ворота его свитера выбивается серебряный крест и болтается на шее, когда он трет кастрюлю.

Навстречу ей выходит мужчина – в чеченском свитере и калошах.

– Асланбек сказал, у вас есть пленные. Он мне разрешил их сфотографировать. Можно?

– Заходи. Они обедают.

В комнате с кирпичными стенами и бетонным полом нет ни окон, ни дверей, но много света. Пятеро сидят за сколоченным из досок столом. На нем – ломти хлеба, металлические миски с кашей. Чуть дальше, на полу – большая кастрюля. Рядом с ней, спиной к Наташе, на корточках сидит рыжий мужчина в клетчатой рубахе и пустой жестяной банкой накладывает кашу в миску. Он оборачивается.

– Славка!

Воздух уже не звенит. Во дворе подсыхают лужи. На Славке – резиновые шлепанцы, запыленные известкой.

– Как ты сюда попал? – негромко спрашивает она.

– Да просто попал – из Шали перевели сюда – на стройку, – отвечает он, мотая рыжей головой. Оброс. Вон и борода уже какая, тоже рыжая.

– Не обижают, Слав?

– Мы каждый день ждем своей очереди, – он разглядывает свои шлепанцы. Из земли под ногами пробивается первая трава – робкая, пугливая, еще не успевшая набрать сок. Солнце греет, можно выходить без сапог. – Когда мы были в Шали, заходит один с автоматом и говорит: «Ты и ты на выход». На меня и на товарища моего пальцем показывает. Мы встали, пошли во двор. Товарищ вперед прошел, а у меня шнурок развязался. Я присел его завязать, смотрю, а шнурок не развязался, порвался он. – Славка вытягивает последние молекулы табака из бычка, гасит то, что от него осталось, о землю и кладет в карман штанов. – А тот, значит, ко мне подходит: «Ну, что сидишь? Давай, вставай, пошли». Я отвечаю: «Шнурок порвался. Сейчас завяжу». Он меня ногой в грудь пнул, я упал, и говорит: «Ладно, возвращайся на место». «Живи», – говорит. Ну и... я автоматную очередь услышал... Брата у него убили или какого другого близкого родственника – не знаю. ...А потом... принес мне ведро и тряпку... В общем, кровь мне со стены пришлось смывать...