Читать книгу - "Честный проигрыш - Айрис Мердок"

— Нет, зачем же. У нее ведь есть мой. — Таллис сосредоточенно смотрел в стакан. Потом опустил в него кончик мизинца, вытащил барахтавшуюся в хересе мошку, встал, пересек комнату, подошел к вазе с розами и посадил мошку на лепесток. После этого снова вернулся на свое место.

— Таллис, ну почему ты не попытаешься завоевать ее?! — воскликнула с раздражением наблюдавшая за ним Хильда. — Морган не понимает, на каком она свете, не отдает отчета в своих действиях. Просто плывет по течению. Ну прояви ты инициативу. Придумай что-нибудь. Встряхни ее. Ведь ты ее еще любишь. Правда?

— Да, — сказал Таллис. Он быстро взглянул на Хильду и сразу же опустил глаза. Туго натянутая на висках кожа, казалось, натянулась еще больше.

— Ну так и сделай что-нибудь, черт возьми! Подавшись вперед, Таллис резко поставил стакан на ковер, пролив при этом немного хереса, и молча замер, глядя на слабо проступающее круглое пятно. Руперт, всем своим видом выражавший нетерпение, взглянул на Хильду и выразительно поднял бровь.

— Послушай, Таллис… — начал он.

— Это не просто, — сказал Таллис. — Она хорошо меня знает. Вообще говоря, и знать-то особенно нечего, и, главное, нет ничего, что было бы новым…

— Глупости, — оборвал Руперт. — Любой человек — загадка.

— Бессмысленно пытаться ей себя навязывать или разыгрывать какие-то спектакли. Она все сразу поймет. Похоже, я ей не нужен. А нужен, насколько можно судить, кто-то совсем иной. Ей свойственно…

— Люди сами не знают, что им свойственно, — заявил Руперт.

— И к Морган это относится в полной мере, — поддержала его Хильда. — Она состоит из противоречий. Единственное, что ясно, — у нее ощущение своей завязанности на тебя. Таллис, ну разве тебе не видно, что ты имеешь над ней власть? В твоих силах сделать с ней что угодно. — От волнения Хильда вскочила и, обойдя диван, оперлась о его спинку.

Таллис медленно поднял голову.

— Да, я знаю, — сказал он бесцветным голосом, — но какая от этого польза? К добру это не приведет.

— Ох, Таллис, ты… просто мямля.

Он чуть заметно улыбнулся. Лицо стало тихим и светлым. Хильде случалось подмечать у него это выражение: оно иногда появлялось в минуты самой глубокой сосредоточенности. Вид комичный, пронеслось в голове, но трогательный. Такие смешные рыжие брови, такой короткий лоснящийся нос и такой маленький рот. Но глаза, но глаза, глаза…

— Уверяю вас, — сказал Таллис, — я в полной мере отдаю себе отчет в сложившейся ситуации, и она нисколько меня не радует. Если я вдруг придумаю, что можно сделать, я тут же это и сделаю.

— Послушай, Таллис, — снова вступил Руперт, — думаю, ты простишь меня, если я все-таки слегка тебя покритикую. Морган тревожит нас. У нее полный сумбур в голове, и, как уже сказала Хильда, она просто плывет по течению. Мы, как сестра и зять, несем за нее ответственность. Но твоя ответственность больше и очевиднее. Ты ее мрк. В прежние времена, в примитивном обществе, твоей задачей было бы просто вернуть ее к себе в дом, применив, если понадобится, и силу. Наверняка существует и должен быть найден цивилизованный эквивалент этих действий. Во всяком случае, следует попытаться его найти. Я знаю, как ты щепетилен в своем нежелании принуждать Морган. Но мне кажется, тебе нужно спросить себя: не гордость ли источник этой щепетильности? Тебе нанесли тяжелый удар, и не исключено, что твоя сдержанность — один из видов мщения. Стараясь защитить свое достоинство, ты отказываешься от всякого проявления чувств. Но есть моменты, когда любовь должна стать экзальтированной, неразборчивой в средствах и даже жестокой. Посмотри правде в глаза: только любовь способна изменить создавшееся положение и зарубцевать нанесенные раны. Вы с Морган оба ранены. Тяжесть вины на ней, и от этого ее рана глубже, а желание проявлять гордость — больше. Но раз так, ты должен быть настойчивым и смелым. В сложившейся ситуации подлинное смирение — атака и риск. Не допусти, чтобы две гордости уничтожили две любви. Покажи ей свою любовь, покажи не приниженно, а пылко. Истинная любовь впечатляет, и она красива. В последнее время жизнь Морган была убогой и страшной, полной неразберихи, уверток, смятения и чудовищной путаницы в мыслях. Нужно, чтобы она поверила в возможность чистоты, доверия и глубокой взаимной привязанности. Употреби свой авторитет. Авторитет мужа. Авторитет любящего мужа.

Весь вжавшись в кресло, Таллис напряженно слушал: глаза были широко открыты, а маленький ротик крепко сжат.

— Авторитет… — повторил он задумчиво. Потом, словно бы размышляя, тихо добавил: — А если она все же любит Джулиуса Кинга?

— Она его не любит! — выкрикнула Хильда. — Не любит.

— Я думаю, Хильда права, — сказал Руперт. — Тебе дан шанс. И ты должен его использовать.

Таллис встал.

— Я люблю Питера, — сказал он, взвешивая каждое слово, — но черта с два я сумел принести ему хоть какую-то пользу.

— Таллис, от тебя можно сойти с ума! — закричала Хильда.

— Простите. — Таллис опять улыбнулся. — Я благодарен вам за этот разговор. И очень тщательно продумаю все, что тут было сказано. А теперь мне пора. Да, Руперт, можно задать тебе один вопрос?

— Разумеется. А в чем дело?

— Почему воровать — плохо?

Руперт, не зря получивший философское образование, никогда не капитулировал даже и перед самым нелепым вопросом и всегда был способен полностью и безраздельно переключить на него свое внимание. Взглянув на Таллиса, он секунду подумал и приступил к объяснению:

— Понятие «воровство», безусловно, связано с понятием «собственность». Там, где не существует прав собственности, не может быть и запрета на присвоение чужого имущества. В условиях примитивной организации жизни, то есть там, где нет общества — независимо от того, сложились эти условия сейчас или существовали когда-то раньше, — мы можем теоретически говорить об отсутствии права собственности и, следовательно, об отсутствии понятия «воровство». Кроме того, в некоторых человеческих коллективах, например в монастыре или, скажем, в семье, возможен добровольно принятый всеми отказ от прав собственности, приводящий к тому, что внутри данного коллектива воровство по определению невозможно. Но даже и в этих двух ситуациях предметы, используемые каким-то одним человеком, скажем его одежда или рабочие инструменты, могут рассматриваться как естественная собственность и ergo заслуживать уважительного отношения. Нетрудно найти аргументы в пользу утверждения, что никогда и ни при каких обстоятельствах чья-либо зубная щетка не может быть взята без выраженного согласия пользующегося ею. Однако, как мы прекрасно знаем, ни в обществе, ни в государстве не наблюдается тенденции ко всеобщему добровольному отказу от принципа собственности, и, следовательно, возникает далеко выходящая за пределы вопроса об одежде или инструментах сложная система, охраняющая права собственности и поддерживаемая законом. Бесспорно, многие из этих сложных установлений могут подвергнуться критике с точки зрения их экономической или политической необходимости для процветания и сохранности государства, и в связи с этим в здоровом открытом обществе детали этих установлений являются предметом постоянных дискуссий и корректировки, с непременным учетом как соображений пользы, так и соображений нравственности. Признание общества как такового — ведь даже дурно устроенное общество предоставляет своим членам много разнообразных выгод — предполагает появление определенного долга граждан в отношении собственности. Перед членами несовершенного недемократического общества могут, конечно, стоять и особые задачи, позволяющие игнорировать некоторые голословно заявленные права собственности или даже протестовать против них, нарушая закон, хотя и в этом случае следует prima facie помнить о диктуемых здравым смыслом доводах против воровства, прежде всего учитывая опасность нарушения интересов людей в случае отчуждения их имущества. В демократическом же обществе воровство является безусловным злом не только с точки зрения доводов здравого смысла, но и потому, что собственность — важная часть структуры, воспринимаемой обществом в целом как благо и способной меняться в деталях, если к тому появляются достаточные основания.