Читать книгу - "Записки карманника - Заур Зугумов"

До Нового года оставалось не больше получаса. На столе уже появилось две бутылки питьевого спирта, который был тогда в ходу в этих краях и бутыль настойки собственного приготовления, которую мы делали, смешивая спирт с клюквой. Белые грибы, поджаренные с картошкой, рыба, пойманная ночью в лунке замерзшей реки, солёные грибы, вяленая щука, салаты нескольких видов и ещё понемногу всякой всячины, присланной из дома, которую каторжане приберегли для этого случая.

На полу, недалеко от двери, на самодельной плите жарилась вторая партия грибов с картошкой, теперь это были опята. Рядом стоял чифирбак с длинной ручкой и десятилитровая канистра из нержавеющей стали с питьевой водой. Тяпнув по маленькой, босота разговорилась, ожидая наступления долгожданного праздника, как вдруг, с первым боем курантов, раздался стук в дверь.

Дурная примета, когда вы встаёте из-за стола во время боя курантов. Пожелав друг другу «матушки удачи да сто тузов по сдаче, жизни воровской да смерти мусорской», мы приняли на грудь горилки, и Коля Чалый пошёл открывать дверь.

На пороге стояла свора легавых во главе с лейтенантом из головного лагеря. Но вели они себя прилично: поздоровались, поздравили, как положено, всех с Новым годом, вот мы и пригласили их отпраздновать с нами, чем Бог послал.

Читателю может показаться странным такое гостеприимство. Но это был Север, здесь властвовали иные законы, нежели на материке. Закон – тайга, медведь – хозяин, и этим, думаю, всё сказано. Мусора, будь то администрация лагеря или биржевые поисковики, всегда знали, кого, когда и при каких обстоятельствах можно было тормошить. Правда, иногда и на старуху бывала проруха, но всё же к бродягам подход у легавых был особый, здесь они всегда вели себя более чем осторожно.

Когда два солдата и офицер сели за стол и уже успели опрокинуть чуть ли не по полной кружке самогона, подтверждая этим поговорку, что на дармовщину и уксус сладкий, третий солдат так и остался стоять на месте, ничего никому не говоря и уставившись куда-то мимо присутствующих, в конец теплушки.

– В чём дело, сержант? – обратился к нему старший по званию. – Что ты уставился как баран на новые ворота? Иди сюда, садись рядом и пей! Порядочные люди угощают, грех отказываться. Но сержант как будто и не слышал, что ему говорят, и продолжал молчать и смотреть в одну точку как завороженный. Когда все за столом увлеклись празднеством и перестали обращать внимание на служивого, он, ни слова не говоря, ударил по стоящему на плите противню с такой силой и злобой, что лицо его буквально перекосилось. Противень, подпрыгнув, опрокинулся, и всё его содержимое вывалилось на пол. Все оторопели от неожиданности: такого откровенного хамства со стороны этой легавой мелкотни никто из нас не ожидал. Ведь почти все они были ручными, как обезьяны на поводке, а тут вдруг на тебе!

Мусора первыми пришли в себя. Они догадались, что сейчас может произойти что-то очень неприятное, повскакивали с мест и, подбежав к сержанту, начали ругать его изо всех сил, показывая тем самым, что они возмущены не меньше нашего, но в обиду своего товарища всё равно не дадут. Мы уже успели прийти в себя и молча смотрели на происходящее. Молчал и сержант.

Самым старшим среди нас был проведший многие годы в лагерях Паша Керогаз. Он первым из нас обратился к сержанту тихим и спокойным голосом:

– Слышь, служивый, ты зачем шухер такой устроил в порядочном доме? Тебя что, обидел кто из нас, или ты по жизни такой стебанутый на всю голову?

К удивлению всех присутствовавших, сержант ответил именно Керогазу:

– Я – не опущенный какой-нибудь, чтобы меня могли обижать, понял! Один из вас ударил меня прямо в сердце, – как будто накликивая беду, продолжал сержант, – и каверза эта изошла от тебя, Керогаз. Ты убил мою собаку, а затем сожрал ее с такими же педерастами, как и сам!

В теплушке воцарилась мертвая тишина. Мы прекрасно понимали, что, будучи бродягой по жизни и уже отсидевший без выхода двадцать три года, Паша не останется в долгу перед молодым мусором.

Он не спеша поднялся с топчана, натянул прохоря и стал потихонечку пробираться к двери, объясняя служивому, что его собакой он накормил чахоточных арестантов на больничке, которые прибыли тогда из Златоустовской крытой тюрьмы.