Читать книгу - "127 часов. Между молотом и наковальней - Арон Ральстон"

В этот раз я не забываю привязать к якорю еще одну петлю, которую прусиком прихватываю к основной веревке. Теперь, если мне удастся поднять камень хотя бы на пару сантиметров, я смогу сразу же зафиксировать прогресс прусиком. Это даст мне возможность, во-первых, отдохнуть, во-вторых, перенастроить полиспаст для следующего рывка. Расстояние между кольцом якоря и валуном-пробкой — меньше метра, при этом я располагаю только тридцатью сантиметрами свободного хода своих петель для ног. При грузовом соотношении полиспаста 6:1 каждое перемещение основной веревки на тридцать сантиметров поднимет валун в лучшем случае на пять сантиметров. Для того чтобы поднять валун на пятнадцать-двадцать сантиметров и освободить верхнюю часть ладони, мне нужно по крайней мере три раза перевязывать систему. Я уже решил для себя: если мне удастся поднять валун настолько, что ладонь будет свободной, но при этом застрянет один или несколько пальцев, — я пожертвую зажатыми фалангами ради освобождения.

Я подтягиваюсь на веревке, вставляю ноги в петли и наваливаюсь на полиспаст. Отмечаю, что сильно волнуюсь, меня охватывает надежда на близкое освобождение. Но вот я нагрузил петли всем весом, прусик захватывает основную веревку, а валун не сдвинулся ни на миллиметр. Слегка пав духом, но еще не отчаявшись, я исследую систему и нахожу место, где веревку нужно укоротить. Вяжу еще пару узлов. При новой попытке система натягивается, но я не слышу даже слабого шуршания валуна о стенки, никаких болевых ощущений в правой руке, которые наверняка отметили бы любое движение валуна. Черт побери, да что ж такое происходит?! Я подпрыгиваю в петлях, налегая при этом левой рукой на грузовую линию. Веревка натянута, я прикладываю все свои силы. Но когда я прощупываю весь полиспаст, все карабины, все узлы, чем выше я иду пальцами, тем меньше натяжение веревки. Я опять наваливаюсь всем весом на полиспаст, трогаю основную веревку выше валуна и понимаю суть проблемы. Веревка практически не натянута. Трение в прусиках и карабинах съело все мои усилия. Слишком много изгибов, слишком много потерь. Возможно, имей я настоящие блоки и шкивы, у меня был бы шанс, но не с этим снаряжением.

И вот теперь разочарование охватывает меня, я целиком и полностью осознаю бесперспективность попыток как-то освободиться из этой ловушки. Вчера я уже один раз пришел к такому выводу и решил ждать спасения, но сегодня надежда вспыхнула во мне с новой силой, и тем тяжелее сейчас переживать неудачу. Я вытаскиваю ноги из петель, при этом плечи безвольно падают. Отвязываю весь полиспаст и опять сажусь отдыхать в своей обвязке. Я безутешно вздыхаю, изо всех сил стараясь не разрыдаться. Я на грани полного отчаяния.

Из этого состояния мне удается вытащить себя воспоминаниями о своих аспенских друзьях. Я представляю себе, как они собираются на работу, как готовятся к отвальной Леоны. Уже завтра к этому часу они определенно поймут, что случилось неладное, забеспокоятся, и поиски наконец-то начнутся. Угасшая было надежда на спасение разгорается вновь. В конце концов, я ничего пока не проиграл по сравнению с тем, что было вчера, я опять жду помощи.

Каждый раз, когда часы показывают ровно какой-нибудь час, я вычисляю, сколько провел в ловушке, отсчитывая время назад по основным вехам. Одним из следствий моей бессонницы является то, что я не могу удержать в памяти результаты прошлых вычислений, поэтому приходится каждый раз заново упражняться в математике. Итак, семь утра, сорок часов назад я попался в этот капкан. Сорок часов без сна, сорок часов мучений без минимально необходимого количества пищи и воды. Сорок часов ледяной дрожи ночью, сорок часов напряжения, усталости и мук. Ровно два дня назад я проснулся в своем пикапе, где провел ночь пятницы, и приготовил себе немного овсянки, прежде чем начать запланированный отдых — пробег на велике и прогулку по каньону.

Жажда заставляет память вернуться к девятнадцатилитровой канистре воды, которую я купил в Моабе, — еще полная на три четверти, она сейчас лежит в моем пикапе. Я думаю о двух литровых бутылках «Гаторада», купленных мною в грин-риверском мини-маркете поздним вечером пятницы. Они валяются где-то на полу под пассажирским сиденьем вместе с апельсинами и грейпфрутами, кексами, буррито и прочей подобной едой, вытряхнутой из пакета во время тряски по грунтовой дороге. Я помню, как выглядят эти грейпфруты на коврике, я почти ощущаю их сочность. Я купил их специально для того, чтобы съесть сразу после возвращения из кольцевого маршрута по каньонам Блю-Джон и Хорсшу. После долгого путешествия вкус фруктов особенно восхитителен. Мой язык прижимается к нёбу, тоскующему по сочной влаге, и, прежде чем эта тоска возьмет верх над разумом и заставит меня разом выпить оставшиеся двести миллилитров воды, я вытряхиваю образ грейпфрутов из головы.

Безделье порождает во мне беспокойство, поэтому я снова обдумываю свое положение. С полиспастом я больше возиться не буду. Это так же бесполезно, как ковырять камень напильником из мультитула. Похоже, мои возможности кончились. Я в двадцать пятый раз перебираю оставшиеся варианты освобождения, должно быть, подозреваю, что какой-то из них упустил.

Но я еще всерьез не рассматривал возможность ампутации — вчера я даже не пытался разрезать кожу, остановился. Почему? Не был готов, боялся, что все это плохо кончится? Я помню, как вид лезвия, приближающегося к руке, ошарашил меня, как от этого возникла тяжесть в желудке. Я совершенно не уверен в качестве жгута, который смастерил вчера из стропы, и, возможно, моя боязнь — это просто знак того, что проблему нужно обдумать тщательнее. Чтобы выбраться из каньона, продраться через все щели, спуститься дюльфером с двадцатиметрового отвеса и потом пройти еще тринадцать километров — и все это с рукой, ампутированной в экстремальных условиях, — для этого нужен жгут высочайшего класса. В конце концов, мне плевать, если от безупречного жгута пострадают остаточные ткани руки или кровеносные сосуды. Я должен решить основную проблему — не умереть от потери крови. Так как же мне сделать хороший жгут, если я решусь на ампутацию? Я уже вытащил трубку-гидратор из кэмелбэка, но она не годится — слишком жесткая, я не смогу завязать узел и плотно обернуть ее вокруг руки. Стропа тоже не годится, она неэластичная и не сможет принять форму руки, вряд ли удастся затянуть ее так туго, как мне нужно. Итак, мне нужно что-то более гибкое, чем трубка кэмелбэка, и более упругое, чем… Стоп! Вот именно — упругое! Неопреновая изоляция трубки от кэмелбэка достаточно эластична, податлива, но при этом прочна и упруга.

Мне удалось решить проблему, и я ликую. Потом вытаскиваю изоляцию из рюкзака, куда бросил вчера все необходимое, когда примерялся к хирургической операции. И как я не подумал об этом раньше? Левой рукой я дважды обматываю тонкий черный неопрен вокруг правого предплечья на несколько дюймов ниже локтя. Потом при помощи зубов завязываю простой узел, затягиваю его насколько возможно, после чего накладываю еще два-три узла. Беру карабин — тот самый, с фиолетовой маркировочной стропой, который использовал вчера, — прощелкиваю его под неопрен и закручиваю шесть раз. Неопрен сильно вдавливается в кожу и плотно зажимает руку. Я поправляю волоски на коже под повязкой, но все еще больно. Боль даже нравится мне чем-то, возможно тем, что жгут работает. Я вижу, как предплечье от жгута до зажатой кисти меняет бледно-розовый цвет на бледно-серый, как живот у снулой рыбы. От локтя до жгута рука, наоборот, становится багрово-красной. Отлично! Это гораздо эффективнее стропы! Боль в руке нарастает, но удовлетворение от хорошо проделанной работы превосходит ее. Я доволен собой и этой болью от жгута не столько в силу мазохизма, сколько из-за нового лучика надежды. Я что-то делаю, я принимаю меры к освобождению. Это здорово.