Читать книгу - "Мир и хохот - Юрий Мамлеев"

Свой Институт по исчезновению цивилизаций он оставил на усмотрение своего заместителя — толстоватого, но пугающе веселого человека, Виктора Иваныча Краева.

Краев этот должен был подготовить за время отсутствия Гробнова еще доклад о нескольких вариантах исчезновения существующих ныне цивилизаций и о том, что может ускорить их исчезновение. Доклад был важен не только для института, и его надо было тщательно подготовить — от имени всего института в целом. Свою решающую и основополагающую лепту Гробнов уже давно внес и сейчас рассчитывал застрять на недельку-другую в Москве после похорон несчастной девочки.

Гробнов еще в поезде очень жалел ее и мать ее, свою сестру, почти одновременно думая о том, что, пожалуй, другим и не снилось.

По приезде в Москву он тут же позвонил Алле, интересуясь, как успехи в плане исчезновения мужа — не обнаружен ли он?

Алла ввела его во внезапный транс своим теперешним отношением к мужу.

«Она любит его больше, чем когда он не исчезал. Наверняка так», — озадаченно, но несколько прямолинейно думалось Гробнову.

И на похоронах племянницы навязчиво лезли мысли о Станиславе, о визите Ургуева к нему — по поводу того же Стасика.

«Характер любви Аллы к мужу, какой он есть сейчас, мне внушает много загадочных мыслей. Надо позвонить Краеву и спросить о деталях того уникального случая со старым индейцем, которому и он поражался, из истории Соединенных Штатов, когда белые истребляли эту расу. Ох уж этот мне Стасик», — размышлял Гробнов над могилой племянницы.

— Теперь девочка эта никому не нужна, кроме Бога, — шепнул кто-то около него, прощаясь…

Похоронив племянницу, Гробнов попросился в общество: собрать у Лены двух-трех «метафизических», особенно он возжелал видеть Данилу Юрьевича. Однако Лесомина и так искали из-за «Мити», но он пока не объявлялся: пропал. Один Степан, наоборот, внезапно появившийся, уверял, что Данила в «лесах», бродит-де по тайным местам и медведям и лешим стихи Вергилия читает.

«Все-таки через Ургуева по цепочке на какой-то след вышли», — твердил Гробнов Лене по телефону.

Гробнова три раза Лена пыталась свести с Царевым, но странным образом это не получалось — то перепутали место встречи, то Гробнов вдруг позабыл приехать, точно смыло на время его память.

В конце концов собрались у Лены. Ни Лесомина, ни Царева, поразившего воображение Лены, не было. Зато Ростислав пришел, и кроме него Алла. Сергей возвратился из командировки, возникла и Ксюшенька с Толей. Призрак Стасика не давал никому покоя, казалось, вот-вот, и он внезапно войдет в комнату и скажет: memento mori — помни о смерти. Правда, все присутствующие и так о ней помнили, но все же больше вспоминалось бессмертие.

— До сладострастия даже вспоминается бессмертие, до сладострастия, — прошептала Ксюша на ухо Гробнову.

Гробнов кивнул головой, но добавил тихо:

— Сладострастие надо убрать.

Царева к этому моменту уже успели «ввести в круг». Всех он поражал, но почему — было непонятно. И за столом с Гробновым его стали активно и философически обсуждать. Владимир Петрович только удивлялся, слушая москвичей: где же тогда он, Царев, почему не здесь, почему неуловим для меня?

— Лицо его как книга жизни, — взвизгнула Ксюша, — но потрепанная, изъеденная крысами книга жизни. Сквозь такую книгу, сквозь дыры, просвечивает его подлинный в красоте и в пауках лик, — закончила она истерично. — Я была последнее время на грани каких-то безумных видений, потому и не появлялась особенно, словно жало смерти и жало бессмертия боролись и сплетались во мне, и дух Страха ушел из меня — все обострено, и я чувствую, что Царев жуток, но не несет, по большому счету, Смерть…

Ксюшин экстаз вошел в присутствующих.

— Где Стасик, где Стасик? — бормотала Алла. А Сергей только шептал:

— Убегаю в прошедшие миги,

Закрываю от страха глаза.

На листах холодеющей книги

Золотая девичья коса.

Ксюша подхватила этот шепот:

— Да, да, его лицо — книга живая, холодеющая книга… Страницы шевелятся, как сны Бога, в них тайнопись. Но девичьей косы нет. Нет ни Дамы Смерти, ни Беатриче — только подлинный великий лик, изъеденный крысами.

— Но Боже, ведь он — непредсказуемый, — заговорила Лена, — пусть в контроле. И это видно…

— Непредсказуемость бывает всякая, — мрачно возразил Ростислав.

— Кто он? — вопрос упал из ниоткуда. Наконец Ксюшу успокоили.

— Возвращение мертвого Станислава, изменение прошлого — ввергли ее в метафизическое волнение, — вскрикнула Алла. — Мы с ней скоро будем пророчить наоборот, пророчить о прошлом, чтобы оно преобразилось и обнажило другой свой лик. И все зло обнажится не злом, а божественным…

— Надоела вся суета жизни, вся мелочевка ее, — вдруг вмешался Толя.

— Даже мне надоело. Когда же все изменится?!

И разговор постепенно перешел на хохот времен, на грядущие катастрофы, кто-то даже пробормотал:

Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем.

А другой поправил:

— Не мы, не мы, не человеки, теперь за дело возьмутся другие силы… Потому и пожар будет стоящий, даже ангелы засмотрятся!

Один Гробнов был холоден и невозмутим и отдаленно возражал:

— Что же вы, господа, от метафизики к земле перешли…

Он уютно осмотрел окружающих, предложил выпить ликера, а потом перейти на чай с коньячком. Ксюша, неугомонная в этот вечер, настаивала на самоваре с коньячком тоже.

Выпили, и Гробнов продолжил:

— Да, будут, будут катастрофы, чего таить… Я как директор института исчезновения подтверждаю факты, настоящие и будущие… Ну, исчезнет какая-нибудь погань, вместо нее появится другая… Провалится, к примеру, скажем, шумная, крикливая, омерзительно тупая, жадная до бессмысленных благ, превращающая людей в идиотов цивилизация, когда карма ее переполнится кровью и ложью, — ну и что? Высшие силы даже не заметят ее исчезновения, как не замечают ее так называемое существование… Ну и что?.. Произойдет еще чего-нибудь, уже, как говорится, неописуемое сейчас… Этот срез Земли продолжит свою лямку… Да вы все это прекрасно знаете… Нужна решающая смена…

— Да этих решающих может быть много, — заметил Сергей. — Какая же будет самая решающая?

— Вот именно, — подхватил Гробнов. — В этом и весь вопрос.

— В вечность надо уйти, — вздохнул добродушно Ростислав. — Подальше от катастроф и времени…

С этим все согласились. К ночи разъехались.

Гробнова почему-то оставили ночевать у Лены. Петербуржцу отвели комнатку.

Среди ночи Гробнов проснулся и посмотрел в окно на московское ночное небо.