Читать книгу - "Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин"

и помчались навстречу. По одежде они сразу догадались, что путники - казахи, и обрадовались легкой добыче. Лошади в теле. Усатый спешился, побежал в дом, выволок насмерть перепуганную бабу.

- Говори, сука, куда их упрятала?! - надрывался усач, хлеща бабу плеткой.

- Не знаю! Ей-богу, не знаю! - вопила та.

Тугая плеть, сплетенная из восьми сыромятных ремешков, обожгла толстую спину бабы. Она завизжала.

Солдаты ворвались в дом, перетряхнули все, заглянули в сарай, в кладовку. Беглецов нигде не было.

- Ну, значит, они здесь, в соломе, - сказал один. -Бери вилы и пощекочи-ка их как следует!

Рыжий усач, тяжело дыша, начал размашисто тыкать вилами в солому.

- Все! Погибли! - прошептал Койшкары.

- Врешь! Не возьмешь! - страшным голосом прокричал Петр и, вскочив, трижды выстрелил из нагана. Все трое дозорных шмякнулись оземь. Их кони, всхрапнув, умчались прочь.

- К саням! - приказал Петр. - Заворачивай! Винтовки есть, патронов достаточно. Не сдадимся!

Они быстро сняли оружие с убитых, бросились в сани и пустили во всю прыть лошадей. Погони пока не было. Где-то в центре поселка раздались выстрелы. Потом на сугробах появилось несколько верховых.

Сумерки сгущались. Поднялся ветер, замела поземка. Тучи клубились над головой. Снег валил и валил. Кони вскоре выдохлись, начали пофыркивать, почихивать. Начинался буран. Еще немного погодя все завертелось, закружилось в вое бури, в ледяном ветре. Снег залеплял глаза, забивал ноздри. В двух шагах ничего нельзя было различить.

- Апырмай! Кажется, с дороги сбились. Не дай бог, заблудимся! - прокричал Койшкары.

Лошади, утопая по брюхо в сугробах, остановились. А ведь только что шли по дороге. Она была где-то совсем рядом, но только где? Слева или справа? Койшкары слез с саней, пошел искать ее. Ветер тут же

яростно набросился на него и отшвырнул на несколько шагов в сторону. Спотыкаясь, падая, он вдруг нащупал под собою твердый грунт и подумал, что влез на пригорок. Потом догадался: дорога! Оглянулся и ничего не увидел, кроме могильной темени. Он повертелся на месте и подумал, что потерял ориентир. Не было видно ни места, где должны были стоять сани и лошади, ни даже снега под ногами.

Он стал кричать. Ответа не было. Он заблудился! Остался один в ночной буранной степи. Без оружия. Без ничего. Пока он еще чувствовал под ногами дорогу, он шел и шел по ней, то по ветру, то против бури, и кричал, кричал, кричал - надрываясь, задыхаясь от хрипоты и изнеможения. Время от времени на него с дикой злобой налетал шквал, норовя сдуть и отшвырнуть с дороги. Ветер трепал просторную шубу, лез за воротник, за пазуху, за полы и рукава, пробирался к телу, щипал, кусал, обжигал холодом. Вскоре Койшкары промерз до костей. <Эдак не мудрено и совсем замерзнуть>, - подумал он, и его охватило отчаяние и гнев. Он кусал губы и выкрикивал проклятия. Уже не в силах противостоять упругому ветру, он все шел и шел, вобрав голову в плечи, засунув озябшие руки в рукава шубы, нащупывая ногами твердый грунт. Шел и шел, подталкиваемый ветром... Да так и затерялся в снежной круговерти.

1929 г.

ШКОЛА БЕКБЕРГЕНА

Этот совершенно новый деревянный дом на бугре сразу бросается в глаза, как ты только зайдешь в аул. Стоит он как раз посередине поселка. В нем четыре окна и нет ни сараюшек, ни других пристроек - двор чисто выметен и прибран. В нем много малышей. Поинтересуешься:

- Что это за строение?

И член аулсовета Кали тебе гордо ответит:

- Школа Бекбергена.

И если теперь ты в сопровождении того же Кали войдешь в эту школу, тебя сразу же обступят ребята. Они будут смотреть тебе в глаза, ловить каждое слово, чтобы только узнать, откуда ты и с чем пришел.

И глядя на их живые веселые лица, сверкающие глазенки, ты оттаешь, обмякнешь и сам начнешь улыбаться.

- Здравствуйте, ребята! - крикнешь им ты. - Да будет с вами вечная радость!

А если зайдешь в класс, то увидишь и другое: парты, стол для учителя и на стене большая черная доска. А напротив нее, против двери - портрет Ленина. Немного ниже, рядом с азбукой другой портрет -вернее, простая фотография. И глядит с этой фотографии самый обыкновенный казах - в малахае, овчинном полушубке и несокрушимых сапогах, и сколько ты это фото ни рассматривай, ничего больше в нем не увидишь - обыкновенный аульный казах, и все. Повернешься к Кали и поинтересуешься:

- Кто же это?

И с той же неизменной гордостью Кали ответит тебе - наш почтенный Бекберген. Немного поодаль от школы находится крутой яр. Посмотришь с него и все увидишь, как на ладони: степь в талых сугробах, полую воду. Темные холмы - снег с них уже стаял, путника, пробирающегося по снежным островкам, скот, бродящий по степи; дети высыпали на лужок и играют в асыки, молодки судачат у водопоя, гуляки по двое, по трое, что шатаются по аулу, - все-все пройдет перед твоими глазами.

У яра понемногу собираются аулчане. Первый разговор у них о погоде.

- Снежок-то как тает, видишь?- спрашивает Абиш. -Уже все ложбинки затопило.

- Ну, от полой воды толку немного,- отвечают ему. - Вот дождь бы аллах послал - это другое дело.

- Да, весна как будто дружная,- подтверждают другие.- Будем, пожалуй, и с сеном, и с хлебом.

- Это-то наверняка!- восклицает Каирбек.

- Вот, вот!- ты всегда здорово предсказывал. Нагадай нам и сейчас урожай! Или ты бросил это дело, - подзадорил его приятель.

- А что ему теперь делать?- подхватил другой.-Мулла от аллаха, баксы1 от шайтана - все от всего отрекаются. Помните, как его в прошлом году перепугали,- милиция нагрянула за Шонбаем-баксы, а у Каирбека сразу душа ушла - побежал к Жибек.

Все дружно захохотали.

- Неужто так было, Каирбек?

- Уай, оставьте! Болтаете черт-те что. Баксы я не был. Не гадал и не шаманил, и муллой тоже не был. Жертвоприношений не принимал и не приносил, как Шопбай, вместо лекарства отравы никому не давал. Баб в могилу ни чужих, ни своих не загонял, так что до меня милиции?.. Чем эдак попусту языками трепать и

напрасно время тратить, лучше бы о хозяйстве поговорили. У этого товарища новости поспрошал, он ведь из центра приехал - солидно заметил Каирбек.

И потекла степенная, серьезная беседа. Заговорили о делах аульных. В иных местах надо